— Бедный, — посочувствовала старику Надя.

— И ещё сказал, что не жалеет о том, что сделал. Знал, — говорит, — что накажут.

— Так чего же это он других людей лечит, а себя вылечить не может?

— Себя не может. Это же сверху наказание. Да и принял он это. Говорит: нарушил я правила, должен искупить.

— Ну и чего, Галя с Петром поженились?

— Поженились. А потом разошлись. Не судьба им было вместе жить. У каждого своя семья.

— Зато живые остались. Детки, небось, есть.

— Да, говорят, и Петро со своей семьёй, и Галя со своей к родителям в это село до сих пор приезжают.

— А со старым женихом-то что?

— А умер он. Машина его сбила, вроде бы… в общем, не от старости умер.

— Да-а-а, история. А может, этого деда Кузьмы и в живых-то нет уже? Бабуле твоей уж небось под восемьдесят?

— Под девяносто.

— А дедульке-ж тогда сколько?

— Никто не знает. Но живой. Мама к нему наведывается иногда. Была там недавно. Меня к нему тоже возили, когда у меня живот болел.

— Ну и что, вылечил?

— Ага. Пилюлю какую-то вонючую дал. От неё у меня живот раздуло, как воздушный шар, думала, лопну, — засмеялась Нина, — а потом всё прошло и стало нормально.

— А что было-то?

— А, не знаю… Не стал мне он говорить, только маме.

— Наверное, дорого?

— Нет. Он денег не берет. Нельзя ему.

— Почему нельзя? А на что же он живёт?

— Нельзя. Говорит, что за доброе дело плату не берут. Добрые дела бескорыстно делать надо. А живёт на то, что в лесу собирает. Ягоды, там, грибы. Представляешь, слепой, а по лесу ходит, как у себя дома.

— Наверное, потому, что давно там живёт. Ориентируется по каким-то одному ему известным мелочам: деревьям, кустикам, по запаху, может. Но всё равно, ему же хлеб нужен, яйца, наверное, мясо…

— Люди продукты приносят иногда. И коза у него — Катруся. Она молоко даёт.

— А жена у него есть?

— Нет. И никогда не было.

— А козу кто ж доит?

— Сам.

— Господи, что же за «динозавр» такой? Так, говоришь, всё о снах знает… А можно будет к нему в воскресенье поехать? Поедешь со мной? Я такси вызову.

— Зачем же такси? Такси очень дорого получится. Туда четыре часа ехать. Саша отвезет нас. С удовольствием… А что тебе приснилось-то, может, и ехать не стоит?

— Ой, я не знаю. Неспокойно мне что-то. Даже страшно… Приснилась река. Я эту реку всегда во сне вижу. Одну и ту же. Особенно часто она мне снилась, когда я… болела… Только тогда она такая узкая, извилистая и мелкая была, а теперь широкая, полноводная. Вроде всё в снегу. Всё белое, понимаешь? Раньше никогда в снегу не снилось… На другом берегу Богдан стоит. Бледный такой, как неживой. И глаза закрыты. А маленькая девочка, лет двенадцати, с большим белым бантом на голове тянет его к реке. А глаза у девочки грустные-грустные… На том же берегу женщина стоит. Молодая и красивая. Она в одном платье, чёрном, но, вижу, ей совсем не холодно. Я раньше её иногда рядом с людьми видела, которые вскоре умирали…

— Что, на самом деле?

— На самом деле, Нинуль, в том-то и ужас… только ты не говори никому, ладно? Всё равно, я больше не вижу её… только во сне. Так вот, девочка эта тянет Богдана за руку. Как будто хочет через реку его перевести, ко мне, а он не идёт, стоит как вкопанный. Я сама хочу бежать к нему, а ноги словно к земле приросли.

— Так во сне всегда бывает, — кивнула подруга.

— Ага. Даже пошевелиться не могу… А потом у него колени подогнулись, и он упал, a над ним какое-то яркое сине-красное облако поднялось. Поднялось и полетело в мою сторону… Там ещё какая-то старуха со стариком были, на моём берегу. Не помню уже… Но, понимаешь, когда я проснулась, глаза открыла, а облако… в моей комнате. А потом, пуффф, растворилось… или улетело… не знаю… Нин, неужели он умрёт? Может, мне поехать к нему?

— Ну да, поехать. Куда поехать? Ты что, с ума сошла? Он — женатый человек. Жизнь ему испортить хочешь? Если б ты ему нужна была, то сам бы приехал. Прощения бы попросил, ты бы его простила. Ведь простила бы?

— Простила. Я люблю его.

Нинино лицо исказила ехидная гримаса.

— Ага, любишь, — саркастически прошипела она, — и трахаешься с кем попало. Какой у тебя по счету был, пятый? Десятый?

— Двадцатый! Да что ты понимаешь! — яростно вспылила Надя. — С кем попало? Ни с кем попало, а с кем хочу! Что же мне теперь делать? Он же женился!

— Так ты что, назло ему? Так выходи за Сашу.

— Неважно, — Надя отвернулась к столу и начала перекладывать с места на место ложки, чашки, тарелки — всё, что попадало под руку. — А за Сашу не хочу. Зачем человеку жизнь портить? Не люблю я его.

— Нельзя так, Надежда…

— Вот есть у тебя Родик, вот и люби его, и спи с ним. Радуйся, что он один у тебя любимый, а в мою личную жизнь нечего нос совать, — злилась подруга.

— Родик — мой муж, — возмутилась Нина, — я за ним замужем, забыла? Да, я люблю его, потому и замуж вышла. Но ты не переживай, Надюш, будет и у тебя ещё любовь, если в чужих постелях прыгать перестанешь.

— Не будет. Но если мне не удалось выйти замуж за первого, кого полюбила, то что, я и не человек уже? Хорошо тебе — повезло с Родиком: встретились, полюбили, поженились. А мне, похоже, всю жизнь в старых девах ходить… Так хоть… Ладно, прости… больная тема…

Надя отвернулась от подруги, давая тем самым понять, что разговор на эту тему окончен. Нина и не собиралась продолжать его, понимала, что неспроста Надя так ведёт себя. Что-то нехорошее было в жизни подруги, что толкает её из объятий одного парня в постель другого.

Подруги выпили ещё по чашке чая, поговорили о том о сём и расстались до субботы.

В начале 80-х годов XX столетия в стране произошли большие перемены. Советский лозунг «Всё вокруг общественное, всё вокруг моё» трещал по всем швам. Люди, наконец, поняли, что «ихнего» нет ничего. Стали появляться вольнодумцы, которые сеяли крамольные мысли о том, что Запад, где всё — чьё-то, живёт лучше. Послушав крамольников и оглянувшись вокруг, народ увидел, что не только на «загнивающем Западе» народ живёт лучше, но и у нас в развитом социализме, где, по идее, строителей коммунизма должно быть «равенство и братство», достаток делится не по-братски.

Вот и в Тарасове, который всё ещё лихорадило от убийства жены теперь уже бывшего заместителя председателя райисполкома Верещагиной Маргариты Михайловны, во время расследования появились вопросы к действующему председателю райисполкома Губенко Степану Егоровичу. Особенно много вопросов возникло у следователя местной районной прокуратуры, Ивана Ивановича Котило.