Потому значительно труднее не поддаться на соблазн действовать, заранее напрягаться, чтобы предотвратить ухудшение надвигающихся обстоятельств, которые по всем внешним показателям грозят тебе всяческими неприятностями и сложностями.

Но еще тяжелее перестать стремиться к управлению вообще, то есть оставить мир самому себе, пусть он владеет собой, направляет себя, и тогда ты будешь всегда попадать в отсутствующее пространство, которое несоизмеримо больше, чем то, что уже есть.

То есть для этого нужно только остановиться в бесконечной гонке обладания, и через необладание ты получаешь доступ ко всей огромной вселенной отсутствия причастности.

Именно через это ты обретаешь возможность не участвовать в происходящем, которое, как оказывается в этом случае, очень даже самостоятельно и все в нем совершается и без твоей подачи пару и жару, вполне разумным и легко живущим.

Так что немногого нужно достигнуть. Ну, во-первых, следует перестать поучать, наставлять, выговаривать, порицать, предъявлять и вообще высказываться. Не такая уж ты большая ценность, чтобы мир с полуслова хватал все твои важные поучения, ибо учить тебе нечему и главное некого. Таких как ты учителей в этом мире, как грязи в придорожной канаве.

А вот если удастся перестать соблазняться почти упорядоченными движениями языка и голосовых связок, требуя от мира подчинения, тогда и деятельность свою сможешь прекратить, воздержавшись от большинства показательных выступлений, которыми пытаешься неуклюже поразить судей, расположив их к себе, добившись их сочувствия.

Только судей нет. Спектакль любительский, представление детское, репетиций нет. А так как-то все.

Бедненько и грязненько.

Так что лучше поскромнее, реже и тише.

Вот уж действительно. Что тебе ближе и роднее, действительный сгусток ощущений тела, туго свитый и сбитый, так что влезть между этими ощущениями в пространство пустоты, возможности никакой нет, или названия, которыми ты пытаешься обобщить эти ощущения, распределить их по родам и по группам, так чтобы было удобнее называть, передавая свои отношения к происходящему другим.

Что же тебе ближе и роднее, тело или имя. Ты уж определись. Так будет поудобнее. Не забывай задавать себе этот вопрос. Не забывай. Если будешь его часто задавать, то и привыкнешь, научишься постепенно различать, где находится действительное, а где мнимое. Тогда все будет попроще.

А кругом еще множество предметов всяких и разных. Вещи повсюду, повсюду, и все просятся поближе к твоему телу, и ты называешь их, определяя меру притяжательности, а потом они тебя засыпают, и ты засыпанный засыпаешь, а тебе все кажется, что ты бодрствуешь, руль держишь, дорогу видишь, пока не проснешься от страха. Бывает, что поздно. Проснуться не успеваешь, а уже и приехали, правда, не туда, куда ты изначально собирался.

Но это ничего. Нужно ведь еще понять, от чего ты переживаешь больше боли, от потерь или от обретений. Конечно, разум тебе подсказывает, что терять всегда больнее, и ты для убедительности (для самого себя) тут же представляешь руку, или ногу, или какую-нибудь другую важную подробность своего тела. Ой, как больно оно представляется! А вещи родные и любимые, дом, кроватка твоя мягчайшая и безопасная, и всякие прочие родные тебе всячины… Очень не хочется всего этого терять, наоборот. Хочется приобретать все больше и больше.

Ты и обретаешь, пока хваталки не начинают отказывать, потому что приобретенное ведь еще нужно держать. А чем?

Что ж больнее? Обретения или потери?

Нужно еще подумать.

И еще подумать, а потом еще.

Пока не заснешь.

Так много думаешь, потому что с мыслями легче засыпается, хотя спится хуже.

Чем больше любишь приобретенное тобой, близкое тебе, родное и принадлежащее тебе по праву, тем больнее будет его терять.

И долго человека страшит более всего смерть близких. Иногда страшит всегда, пока человек сам не умрет, огорчив этим своих близких, потерявших его.

Прелюбопытная игра.

А ты все копишь и копишь, стараешься принадлежность и зависимость сделать покрепче, забывая, что зависящие от тебя, делают зависимым тебя.

Но тебе виднее.

Несмотря на то, что со всем придется расстаться, и расставание обязательно будет болезненным, стоит определиться.

Что?

И только когда ты наконец узнаешь, несмотря на собственное яростное сопротивление самому большому своему врагу, самому себе, когда узнаешь, что всегда у тебя всего достаточно для того, чтобы быть счастливым и разбираться со всем просто и понятно, вот тогда перестанешь попадать в обстоятельства, которые тебя принижают, в которых тебе приходится испытывать презрение и неуважение окружающих за свое неправильное и недостойное поведение.

ЧТОБЫ НЕ ПОПАДАТЬ в опасные обстоятельства, нужно научиться останавливаться вовремя. Ибо время – это череда движений и остановок. И только потому, что ты слишком уж поспешно приходишь в движение, когда тебе мерещится, что время двигаться пришло, потому, когда приходит время остановиться, и ты в общем всем своим существом, можно сказать, подозреваешь, что нужно бы остановиться, вот это самое движение по остановке себя разогнанного, не получается. Тогда бывает, что проскакиваешь точку достаточной допустимости, попадаешь в обстоятельства не очень приятные, а зачастую и очень даже опасные.

И только когда знаешь, что имеющегося у тебя в наличии всегда достаточно, тогда вовремя останавливаешь, и тем самым обретаешь способность длить происходящее без лишних изменений, сначала не очень долго, но по мере научения, все дольше и дольше становятся эти спокойные промежутки беззаботных остановок и дальнейших движений на новых естественно прилетающих из времени волнах.

Что роднее? Имя или тело?

Чего больше? Тела или вещей?

Что больнее? Обретения или потери?

Это значит, что сильная любовь несет большие утраты.

Чем больше накопишь, тем больше потери.

Только, помня о мере во всем, избежишь позора.

Если умеешь вовремя останавливаться, избежишь гибели.

Тогда научишься длить и тянуть происходящее.

Все-все может быть названо в этом мире, и более того, оно не просто имеет право быть названным, но и еще требует от тебя осуществления своих прав, и потому все-все попадающее в поле твоего внимание прилепляется к существующим в поле твоего сознания именам, и обязательно обретает свое название. А ты так устроен, что некоторые слова, почему-то, ты любишь больше чем другие. Некоторые имена и названия тебе так нравятся, что ты из-за них внутреннее свое, очень ограниченное мозговое пространство так организуешь, что туда больше ничего временами не помещается. А тебе, может быть, что-то еще в это время назвать нужно. Но оно остается без имени. А без имени ему неудобно. А то как получается: попа есть, а слова нет. От этого возникает путаница, беспорядок и даже иногда переходит в разруху, разлуку, разброд, шатание и открытый мятеж.