Но увы – уже слишком поздно. В большинстве случаев мы пробуждаемся к жизни лишь тогда, когда веки нам уже вот-вот смежит вечный сон.

К счастью, мне повезло – я пробудилась раньше.

Дело было так. Я спешила на конференцию в Сан-Франциско, где мне предстояло представить наш сайт BraveLife.com и рассказать о его успехе. Я едва не опоздала на рейс, потому что разразился настоящий снежный буран и весь город стоял в пробках. Все-таки я успела буквально в последний момент попасть на борт самолета. Я и двое моих коллег, с удобством расположившись в мягких креслах первого класса и попивая превосходное вино, завели беседу о том, как лучше провести презентацию. Так мы проболтали с полчасика, а потом на меня навалилась усталость после напряженного рабочего дня, и, извинившись, я сказала коллегам, что, пожалуй, подремлю.

Разбудил меня голос капитана в динамиках: «Уважаемые пассажиры, наш самолет проходит зону турбулентности. Будьте любезны, пристегните ремни, поднимите кресла, уберите откидные столики и наберитесь терпения». Инструкция была стандартная, шутливая попытка подбодрить нас – тоже. Но хотя капитан изо всех сил старался говорить спокойно и уверенно, дрожь в голосе выдавала его тревогу. Я испугалась: неужели случилось что-то серьезное, и нам грозит беда? Капитан заговорил вновь, и сердце заколотилось у меня в груди. «Погодка подгадила, и, похоже, будет еще хуже, – произнес он. – Пожалуйста, не отстегивайте ремни и держите спинки кресел в вертикальном положении. Когда будут новости, я сообщу. Сейчас мы летим сквозь буран».

В ту же секунду свет в салоне самолета погас, и включились тусклые аварийные лампочки. Самолет затрясло как в лихорадке, на пол посыпалась посуда, журналы, всякие мелочи. Поначалу турбулентность была неприятна, но терпима, однако вскоре усилилась так, что меня замутило. Я покосилась на коллегу, Джека, молодого красавца, похожего на голливудского киноактера. А ведь у него двое детишек, как и у меня. Обычно Джек в любой, даже самой напряженной ситуации, что называется, держал лицо, но тут выдержка ему изменила: он учащенно дышал, лицо его исказил ужас. Джек схватил меня за руку своей дрожащей рукой и с трудом произнес фразу, которую я не забуду до конца жизни: «Кэтрин, похоже, мы разобьемся».

Я вряд ли найду слова, чтобы описать, что я почувствовала. Умом я понимала, что Джек прав, однако на меня почему-то снизошли непонятный покой и смирение. Я крепко стиснула руку Джека и закрыла глаза. И стала думать о своих детях. Сердце у меня сжалось, когда перед моим мысленным взором всплыло улыбающееся личико Портера. Я вспомнила, как он произнес свое первое слово и сделал первые неуклюжие шажки. Я увидела, как он, смеясь, карабкается в садовый домик на дереве, выстроенный для него Джоном, как обмакивает морковку в арахисовое масло и, упоенно хрумкая, говорит: «Я такое ем, чтобы вырасти в супергероя. И вырасту!» Увидела я и Сариту – как малышка скачет на своей кроватке, заливаясь смехом и распевая детские песенки. А потом я увидела Джона – вот он, благостный и умиротворенный, сидит на заднем крылечке, что выходит в сад, и колдует над мангалом для барбекю, который называет «моя любимая игрушка», и попивает пиво, и на краешке стакана – кружок лимона, как он любит. Все эти образы проплывали передо мной, словно кадры в замедленной съемке. Казалось, в голове у меня прокручивается фильм. Я увидела нашу единственную семейную поездку на отдых в полном составе: мы тогда отправились вчетвером в Канаду и колесили по горам. И знаете, что самое удивительное? Самолет неумолимо падал, в голове у меня в те минуты проносились десятки мыслей и образов, но я ни секунды не думала о себе и своей работе. Даже не вспомнила. Думаю, древняя мудрость не зря гласит: «Перед смертью все, что казалось тебе важным, умаляется, а все, что казалось ерундой, вдруг оказывается самым важным». И в тот миг, когда я уже ощутила ледяное дыхание смерти, я ни секунды не думала о заработанном капитале, о шикарной машине или о своей важной должности, название которой с таким тщеславием читала на визитной карточке. Не думала я и о доходе, который принесла компании, и о журнальных обложках, на которых появлялась моя фотография. Я думала только о своей семье. О том, как люблю их, как хочу к ним и как горько сожалею, что уделяла им так мало внимания. Мой папа не раз говаривал: «У савана карманов нет, с собой на тот свет ничего не прихватишь». И он был прав: сколько бы ты ни накопил пожитков за всю жизнь, их невозможно взять с собой на тот свет. С нами остаются лишь воспоминания – воспоминания об Истинно Главном и Дорогом, но дорогом, конечно же, не в финансовом смысле.

И теперь, перед лицом смерти, я внезапно осознала: главное – это моя семья.

Веря в героизм, создаешь героев.

Бенджамин Дизраэли

Очнулась я на каталке, которую стремительно мчала в реанимацию бригада взволнованных врачей. Я то и дело впадала в забытье, но услышала, как кто-то из них закричал: «Мы ее теряем! Давление падает! Срочно на стол!»

«Господи, – подумала я, – значит, я все-таки попала в авиакатастрофу». Одежда на мне пропиталась кровью, руки-ноги были изранены. Я была как в тумане, и мне было холодно. И еще страшно хотелось пить – в жизни не испытывала такой жажды. И тут я поняла, что стол-то они подразумевают операционный и что я запросто могу умереть во время операции: раны, кровопотеря, давление падает, руки и ноги похолодели…

Я понятия не имела, где нахожусь, в каком городе, и знает ли моя семья о катастрофе. Я не знала, выжили ли оба мои коллеги. Но панический страх снова сменился спокойствием и смирением, как тогда в самолете. Я почему-то исполнилась уверенности, что выживу. С тех пор я многое поняла, и в частности то, что все во Вселенной свершается по своим законам, и что бы с тобой ни происходило, оно происходит не просто так.

Любая беда неизбежно содержит в себе благое зерно и дает нам урок, который нужно усвоить, чтобы перейти на качественно новую ступень. Великий американский поэт Генри Лонгфелло прекрасно выразил эту мысль в своем афоризме: «То, что я прошел в жизни огонь и воду, определенно послужило мне на пользу». Вот и я осознала, что не зря выжила в авиакатастрофе. Просто пока что я еще не понимала высшего смысла своей немыслимой удачи и не могла взять в толк, какой урок мне надлежит извлечь из случившегося.

После двенадцати часов на операционном столе меня перевезли в реанимацию – мне предстоял мучительный процесс выздоровления. Наутро я пробудилась от самого чудесного звука на свете – звонкие детские голоса повторяли у меня над ухом, словно молитву: «Мамочка, проснись! Проснись, мамочка! Мы тебя любим!» Я с трудом открыла глаза и увидела Портера в его любимой футболке с диснеевскими персонажами и Сариту в красном комбинезончике, который она так обожала, что носила чуть ли не круглый год. Рядом с детьми стоял Джон, и по лицу его струились слезы. От волнения он не мог вымолвить ни слова. Дети и муж обняли меня, а потом мы все расплакались.