Уже тронувшись в путь, испытал порыв не возвращаться в Южный предел вообще — притом миновав директорский дом стороной — и, свернув на проселок, поехать к отцовскому дому, милях в пятидесяти западнее. Но удержался. Владельцы новые, скульптур на заднем дворе не осталось. После папиной смерти все разъехались по хорошим домам с дядьями и тетками, племянницами и племянниками, хоть он и чувствовал, будто пейзаж лет его становления разбирают кусочек за кусочком. Так что там никакого утешения. Никакой реальной истории. Некоторые из его родственников живут в этом районе, но связывал их воедино именно отец, и большинство из них он не видел с юношеских лет.

Население Бликерсвилля около 20 тысяч — в самую пору, чтобы городок обзавелся парочкой приличных ресторанов, небольшим центром искусств и тремя кварталами городского центра. Этот размер идеален и для поддержания сегрегации, и директриса жила в округе, где белые лица в диковинку. Уйма сосен, дубов и магнолий с развесистыми кронами, сильно обросших мхом, ухабистую дорогу усеивают мокрые ветки, поломанные грозой. Прочные кедровые и цементные дома, некоторые подцвеченные кирпичом, но по большей части бурые, синие или серые, с одной-двумя машинами на гравийных или усеянных сосновой хвоей подъездных дорожках. Контроль миновал парочку общинных баскетбольных колец и сколько-то черных и латиноамериканских подростков на велосипедах, останавливавшихся и глазевших, пока он не уедет. До школы еще пара недель.

Дом директрисы находился в конце улицы под названием Стэндифорд на вершине холма. Решив перестраховаться, Контроль припарковался в квартале от него, на улице внизу, а потом пешком прошел в задний двор, нисходящий с холма к дому. Задний двор зарос нестриженными кустами азалии и массивными глициниями, некоторые из которых крепко обвились вокруг сосен. Позади рулонов металлической сетки чахла парочка квелых компостных островков. Изрядная часть травы пожелтела и засохла, обнажив корни деревьев.

Три бетонных полукруга играли роль террасы, усыпанной опавшей листвой и чем-то вроде прелого канареечного семени рядом с формой для пирогов, до краев полной грязной водой. Белые застекленные двери с прозеленью плесени позади этого послужат ему точкой входа. Одна проблема: ему придется вскрыть замок, поскольку он не подавал официального запроса на посещение. С той только разницей, что ему хотелось взломать замок, вдруг понял он. Ему не хотелось получить ключ. Когда он принялся возиться с принесенными инструментами, пошел дождь. Крупные капли, с цокотом забарабанившие по опавшим за прошлую зиму листьям магнолии.

Он ощутил, что за ним наблюдают — наверное, поймав уголком глаза какое-то движение, — как раз в тот момент, когда ухитрился открыть дверь. Встал и обернулся налево.

В соседнем дворе, на порядочном расстоянии от изгороди из рабицы чернокожая девочка лет девяти или десяти с «грядками» на голове, переплетенными бусинами, настороженно взирала на него. На ней было платьице в подсолнухах и белые пластиковые сандалии с ремешками на липучках.

Улыбнувшись, Контроль помахал ей. В какой-то другой вселенной Контроль бежал, бросив свою миссию, но не в этой.

Девочка не помахала в ответ, но и не убежала.

Приняв это как знамение, он вошел внутрь.

Здесь не было ни души уже не один месяц, но в воздухе ощущалось какое-то коловращение, которое ему хотелось отнести на предмет то ли невидимого вентилятора, то ли только что отключившегося кондиционера. Вот только Грейс отключила электричество до возвращения директрисы, «чтобы сэкономить для нее деньги». Дождь уже настолько разгулялся, что усугубил мрак, так что Контроль включил фонарик. Никто не заметит: он слишком далеко от окон, а стеклянные двери завешены длинным темным занавесом. И вообще, большинство людей все равно на работе.

Соседи директрисы знали ее как частнопрактикующего психолога, не ведая о ее роли в Южном пределе. Если бы они только ее знали! Было ли фото в кабинете Грейс аномалией, или директриса частенько лакомилась барбекю с бутылочкой пива в руке? Приходил ли в свое время Лаури в бейсболке, футболке и рваных джинсах на хот-доги и фейерверки на Четвертое июля? Люди способны удваиваться и утраиваться, выступая разными в разных ситуациях, но почему-то думалось, что директриса, наверное, была одиночкой. И именно сюда, в свой дом, она мало-помалу вопреки протоколу — а в иных случаях и закону — приносила образцы из Зоны Икс и досье, стирая грань между личной и профессиональной жизнью.

Небольшая гостиная, видимая сквозь туннель луча фонаря, вскоре выдала свои секреты: диван, три шезлонга, камин. За ней, за перегородкой и обветшалыми барными дверями, скрывалось что-то вроде библиотеки. Кухня слева, дальше по коридору; угол охраняет массивный старомодный холодильник, увешанный фотографиями и старыми календариками, прикрепленными магнитами. Справа от гостиной — дверь, ведущая в гараж, а за ним, вероятно, хозяйская спальня. Площадь всего дома около 1700 квадратных футов.

Почему директриса жила здесь? Со своей тарифной ставкой она могла устроиться куда лучше: и Грейс, и Чейни живут в Хедли, в микрорайонах верхнего среднего класса. Возможно, был какой-то неведомый ему долг. Ему нужны более полные сведения. Каким-то образом нехватка информации о директрисе казалась связанной с ее нелегальной вылазкой через границу, ее способностью удерживать свой пост настолько долго.

Никто не жил здесь почти год. Никто не приходил, кроме Центра. Никого здесь сейчас. И все же пустота внушала ему тревогу. Дыхание стало поверхностным, сердцебиение участилось. Может быть, дело было в свете фонаря, в том, как он тревожно сводил все, что не попадало под его яркий взор, до своры теней. Может, какой-то частью сознания Контроль понимал, что ближе этого к полевой работе у него не было ничего уже целые годы.

У раковины стоял полупустой стакан с водой, отражавший свет, будто огненное кольцо. В раковине лежало несколько тарелок с вилками и ножами. Этот беспорядок директриса оставила в тот день, когда села в автомобиль и поехала в Южный предел, чтобы возглавить двенадцатую экспедицию. Очевидно, Центр не отдал распоряжений прибраться за ней — да и за собой. На ковре гостиной красовались отпечатки подошв, а также нанесенные ногами листья и грязь. Словно это диорама из музея, посвященного тайной истории Южного предела.

Грейс хоть и сподвигла Центр явиться сюда и извлечь все секретное, но имущества самой директрисы почти не касались. Все выглядело нетронутым, хотя Контроль и знал, что отсюда вынесли четыре или пять коробок материалов. Просто все в беспорядке — наверняка в том же виде, как и было, если унаследованный им кабинет о чем-нибудь говорит. Стены укрыты полотнами и эстампами, над парочкой забитых стоек для компакт-дисков — пыльный плоскопанельный телевизор и дешевая с виду стереосистема, зато увенчанная ретропроигрывателем — вполне возможно, аутентичным — с несколькими пластинками. Ни одна из картин или фотографий вроде бы не носит личного характера.

Элегантный синий с золотом диван расположился у стены, отделяющей гостиную от библиотеки, одна подушка завалена грудой журналов, а антикварный кофейный столик из палисандра будто призван на службу в качестве дублера письменного стола: вся поверхность покрыта книгами и журналами — равно как и красиво заново окрашенный кухонный стол слева. Она что, изрядную часть работы проделывала в этих комнатах? Обстановка оказалась уютнее, чем он предполагал, с хорошей мебелью, и Контроль не мог толком разобраться, почему это его беспокоит. Досталась ли она вместе с домом или по наследству? Имела ли директриса отношение к Бликерсвиллю до того, как Южный предел нанял ее? В голове у него начала складываться гипотеза, как музыкальная композиция, которую можно намычать по смутной памяти, но ни отыскать названия, ни сыграть — никак.