Шрифт:
Интервал:
Закладка:
А с Олегом они по-прежнему жили хорошо. Родили дочку. Правда, когда Марта впервые увидела малышку, поперхнулась и отошла от нее минут на десять. Говорила, что испытала шок – дочка была вылитая свекровь. Дорогая Ядвига Васильевна. Слава богу, младенцы меняются со скоростью звука – через день дочка была похожа на свою тетю, Мартину сестру и мою подругу Танюшку. Черты Ядвиги Васильевны испарились, как будто их и не было. Потом Марта поступила в институт. Училась на заочном.
А Ядвига Васильевна стала очень осторожной. Без дела нос свой не совала. Боялась, что при щемят.
И все основания для этого у нее были. Можете мне поверить!
Молодые проживают в пентхаусе на Кутузовском. Двести квадратов. С прислугой, разумеется. Я была там один раз. Больше не хочу, не тянет. Данька работает в компании тестя, ездит на шикарной машине, хвастается костюмами от Дольче и Габано, Армани и Бриони. Собрал всех педиков мира. Говорит, что работа интересная, он о такой и мечтать не мог.
Ясное дело! А кто же мог? Только в страшном сне…
К Илюшке он заезжает раз в месяц. Ему достаточно. Однажды заехал с Марьяной. С Марьяной и с пустыми руками. Марьяна в сторону Илюшки не глянула. Выпила чаю из моих плебейских чашек и заторопилась домой.
Они собираются на Лазурное побережье. Я спросила, не хотят ли они взять на море Илюшу. Мой вопрос застал сына врасплох. Он здорово задумался. Думаю, что дальше объяснять не надо. Улетели без Илюши.
Он промямлил:
– Мам, ну ты же понимаешь…
Я – нет. И даже не стараюсь войти в его тяжелое положение.
Все праздники они отмечают у «каймана». Правда, зовут и нас. Вяленько, но зовут. Мы с прежней стойкостью отказываемся. У них своя свадьба. У нас – своя. На Новый год приглашаем к себе Зою и Валерия.
Я понимаю, что происходит катастрофа. Я почти потеряла сына. Или совсем потеряла? Просто боюсь в этом признаться?
А если он счастлив? Ну, в конце концов, разве быть богатым – преступление? Неужели во мне так сильна классовая ненависть?
Нет. Ерунда. Не в этом дело. Просто я сердцем чую… Своим болящим материнским сердцем.
Однажды спросила его, как прежде:
– Сыночек, ты счастлив?
А он не ответил, растерялся. Отвел глаза.
Такие вот дела…
Из него активно «делают человека». А мы тут уже ни при чем.
С Ольгой мы познакомились в Прибалтике, в Юрмале. Мой Данька и ее Ромка вместе начали строить замки из песка. Мы, две скучающие мамаши, естественно, разговорились. Ольга оказалась питерской, работала научным сотрудником в Русском музее. Приятная внешне, очень мягкая и доброжелательная женщина. Конечно, мы разоткровенничались. С малознакомым человеком это иногда бывает несложно. И Ольга рассказала мне историю своего брака.
Муж Ольги, Юрик, работал художником на «Ленфильме». Его отец, Роман Борисович, был известным питерским скульптором. Жили они в самом центре, в огромной квартире на Невском. Роман Борисович всю жизнь тяготел к прекрасному. Собирал антиквариат. Тогда, когда мало кто в этом разбирался и люди годами стояли в очереди на югославскую стенку и гэдээровский палас. А в Питере в те годы можно было откопать все, что угодно.
Ольга говорила, что, когда она вошла в первый раз в их квартиру, у нее перехватило дух. У нее, выросшей в пятиэтажке на окраине Питера, в семье скромных и бедных советских инженеров.
Конечно, жить стали у Юрика. Кроме папы, Романа Борисовича, у молодого мужа была мама. Раиса Степановна. Если Роман Борисович происходил из интеллигентной семьи питерских искусствоведов, то Раиса Степановна приехала в город из глубинки. Этот факт она тщательно скрывала. И имя ей свое не нравилось, а отчество и подавно. И она назвалась Розой Стефановной. Так ей казалось благозвучней и благородней.
В прошлом Раиса-Роза служила балериной в Мариинке. В кордебалете. В молодости, кстати, была очень хорошенькой – маленькая, хрупкая, с тонкой и длинной беззащитной шейкой, с яркими голубыми глазами, вздернутым носиком и легкими белыми кудряшками. В общем, кукольный тип женщины – слабой, нерешительной. Ищущей защиты и широкой мужской спины. Тип, на который очень падки мужчины.
Роман Борисович, нагулявшийся к тому времени по полной программе, влюбился как мальчишка. Прелестная Роза смотрела на него во все глаза. Внимала каждому его слову. Кивала милой кудрявой головкой. После образованных и ушлых роковых питерских дам наивная и доверчивая Розочка казалась ему абсолютным подарком судьбы.
Протанцевала Розочка недолго. Начала побаливать коленка, и был поставлен диагноз – артроз. Розочка впала в транс и сказала, что любое движение ей приносит одно сплошное страдание. И Розочка бухнулась в постель. Как оказалось, на всю оставшуюся жизнь.
С состоянием вечно болеющей, слабой и хрупкой Розочка быстро освоилась и начала находить в нем свои прелести. Например, никто от нее ничего не требовал. В смысле ведения домашнего хозяйства. Бытовой частью заведовала престарелая свекровь и старая домработница. Муж добывал деньги. Сыном, которого она родила как одолжение, «страшно рискуя слабым здоровьем», занимался свекор.
А Роза-Раиса? Она лежала. Точнее – возлежала. На высоких и пышных подушках. Ее постоянно познабливало и всегда, даже летом, в комнате растапливали камин. Розочка жаловалась на плохой аппетит. Капризничала и отказывалась от обедов. Требовала только сладкое – тихим, с дрожью голоском. У нее без конца находились различные болезни, которые лечили лучшие частные доктора. Два раза в год Розочку вывозили в санаторий. А на все лето снимали дом в Крыму.
Роман Борисович быстро понял, как сильно он влип. Но деваться было некуда. Рос Юрик – любимец всей семьи.
Да и как можно оставить болезненную жену? Которая пошла на смертельный риск и родила ему любимого сына, а старикам – обожаемого внука.
От безделья Розочка стала сходить с ума. Начала изводить своих близких. Капризами и необоснованными претензиями. Из серии – дай говна, дай ложку. Роман Борисович завел любовницу и старался пореже бывать дома. Розочка устраивала скандалы и истерики. Требовала, чтобы муж проводил с ней каждую свободную минуту. Грозила суицидом. Роман Борисович не на шутку испугался. Несчастные свекор со свекровью ходили на цыпочках. Юрик заходил к матери, предварительно постучавшись в дверь. В общем, Розочка оказалась профессиональным манипулятором.
Целыми днями она беседовала по телефону и пожирала в огромном количестве сладкое из кондитерской «Север» – пирожные и конфеты.
С возрастом она стала похожа на визгливую и облезлую болонку. Связываться с ней никто не желал. Все тихо вздыхали и молча переглядывались. Она ходила по квартире, держась за стенку, непричесанная, в несвежем кружевном пеньюаре и отдавала приказы.
Иногда запиралась в своей комнате и громко, в голос рыдала. Проклинала свою неудавшуюся жизнь.
Умерли свекор со свекровью. Роман Борисович оставался ночевать в мастерской. У сына была своя жизнь. А Розочка все больше упивалась своими страданиями и именно в этом видела смысл своей, в общем-то, нелепой жизни.