Когда она вошла в город Шринагар, у нее появилось ощущение, что легкие вот–вот разорвутся. Климат здесь был благоприятным, но дышалось тяжело, и все тело болело. Старые ноги продолжали служить ей только потому, что она пила усмиряющие боль целебные настои и жевала корешки, оказывавшие общеукрепляющее действие.

Она шла вот уже три дня. С повозкой она распрощалась у начала горной тропы. Не прояви она излишней осторожности, могла бы спокойно добраться на ней до Лахора. Вместо этого она последовала за толпой, состоявшей из животноводов, тибетских монахов, торговцев и арабов–паломников. Никто из них не согласился взять ее к себе в повозку, даже за деньги.

Демоново отродье! Она ненавидела тибетцев и арабов. Судьба явно насмехалась над ней: святой город Шринагар просто кишел буддистами и мусульманами! Они говорили на своих непонятных нечестивых языках и украдкой поглядывали на нее, считая вестницей несчастий. В городе индусов и сикхов тоже было немало. Шринагар находился под властью сикхов: махараджа из рода принцев Лахора по имени Гулаб Сингх недавно вступил во владение построенным еще при Моголах дворцом. Три–Глаза недолюбливала сикхов и с недоверием относилась к их религиозным воззрениям, особенно к идее вселенской любви, причем любви ко всем людям без исключения.

Три–Глаза поправила на плечах веревки своей котомки и, зло ударяя посохом о землю, потащилась к центру города, в котором было много каналов и мостов. В садах, окружающих дома, в изобилии росли деревья и цветы. Воды здесь было предостаточно. Она поступала из озера Дал, питая фонтаны, вокруг которых, как сороки, стрекотали женщины. Они поспешили уйти, когда Три–Глаза остановилась, чтобы напиться.

Индийский квартал располагался в окрестностях храмов Шанкарачарьи и Пандреты. Однако незадолго до того, как вступить на территорию, заселенную единоверцами, Три–Глаза пришлось пересечь арабскую часть города и пройти мимо величественного здания, возле которого было многолюдно. Она ощутила исходящую от храма силу, веру, которая его переполняла. «Мечеть Хазратбал», — мысленно произнесла она, испытывая смешанную со страхом ненависть.

Эту святыню весьма почитали. По легенде, она была построена для сохранения волоса Пророка. Если бы не крайняя усталость, Три–Глаза прошла бы к южным воротам и постаралась как можно дальше уйти от этого города и вообще из Кашмира. Она думала о поручении Ранги, о приговоренной к смерти Амии, которой звезды пророчили долгую жизнь. Последняя мысль заставила ее насторожиться: она прекрасно помнила день, когда сама предсказала, что девочке предстоит прожить миллионы гхати.

Ускоряя шаг, она шла вдоль широкого канала, по которому плыли груженные фруктами и овощами барки, потом обогнула деревянные дома в несколько этажей, старательно обходя расставленные на перекрестках статуи Будды, и, наконец, добралась до индийского квартала. Но радоваться было рано: здешние индусы говорили на кашмири и пенджаби — языках, которыми она редко пользовалась. Проклиная про себя трудности, которые приходилось преодолевать с момента, когда она только переступила границу этого края крестьян и горнорабочих, Три–Глаза стала расспрашивать местных жителей.

В городе имелось пять ашрамов, и она рассчитывала отдохнуть в одном из них. Торговец хлебом указал ей место, где предавался медитациям священнослужитель. Туда она и направилась. Представившись брахману вышивальщицей из Дели, которая идет к сестре на север, в Таксилу, она сообщила о своем намерении остановиться здесь на ночь. Не прикоснувшись к воде и горсти риса, по традиции предлагаемым путешественникам, она с выражением отвращения на лице высыпала на землю угощение — для мышей и тараканов, взяла циновку, легла, свернувшись калачиком, и тотчас же погрузилась в спасительный сон.

Пробуждение было мучительным. Три–Глаза показалось, что она не может распрямить руки и ноги. Что–то больно давило на живот. Пол под ней мерно раскачивался. Она вздохнула, из груди вырвался стон.

Ее грубо осадили на урду:

— Заткнись, ведьма!

На урду? Это было странно. Зачем кому–то говорить на урду в пакистанской глубинке?

Однако Три–Глаза ждали новые неприятные открытия. Осмотревшись, она невольно вскрикнула. Ее привязали к деревянной раме, а рама эта лежала на дне крытой повозки. Рядом сидел мужчина, не сводя с нее безжалостных угольно–черных глаз.

Прежде чем она успела с ним заговорить, незнакомец вставил ей в рот кляп. Через некоторое время, когда в повозку забралось несколько сикхов, Три–Глаза поняла, что ее похитили слуги жестокой регентши Джундан.

Мишель ликовал. Все вышло, как и было им задумано. Англичане сломя голову устремились в ловушку. Немало всадников противника рассеялось между валунами. Их подобный раскатам грома галоп долетел до ушей сикхов, которые, не в силах сдержать свой яростный напор, повыскакивали из укрытий и сцепились с врагом врукопашную.

— Слишком рано! — закричал Мишель.

— Нам не удастся остановить этих людей, придется последовать их примеру, — сказал Дуна.

Слова его не расходились с делом: он перепрыгнул через камень и побежал вниз по крутому склону.

Мишель оказался перед свершившимся фактом. Издалека донеслось чистое пение английского горна: противник собирал силы. Англичане намеревались занять выгодную позицию — за рассеянными по ущелью валунами и обломками

пород удобно было прятаться и наносить ответные удары. Мишель приказал своим всадникам сгруппироваться. Пришел момент предпринять атаку «а–ля маршал Ней». Он помнил рассказы об этих кавалеристских атаках под предводительством вспыльчивого наполеоновского полководца, имевших ужасные для французов последствия, которые в результате привели к поражению в битве при Ватерлоо. Он не совершит этой ошибки — не бросит своих всадников на штыки противника.

— Первая шеренга, пли! — приказал сэр Чарльз.

Громыхнули винтовочные выстрелы. Пули буквально косили атакующих сикхов.

— Вторая шеренга!

Сэр Чарльз держался хладнокровно, что было присуще опытным военным. Напряжение первых минут прошло, и теперь один его вид дисциплинировал подчиненных и поднимал боевой дух. Солдаты зубами разрывали пакеты с порохом, заряжали оружие, делали шаг в сторону, чтобы оказаться на открытом месте, целились и стреляли. Их было слишком мало, чтобы атаковать неприятеля, но вполне достаточно, чтобы удержать свои позиции и обескуражить нападавших, которые, судя по всему, не имели военной подготовки.

Сэр Чарльз был человеком прагматичным. Он принялся продумывать тактику боя, прикидывая, какие могут быть потери убитыми и ранеными. Он рассуждал так: «Третью личного состава придется пожертвовать, чтобы занять ту или иную позицию… Половиной полка… Двумя третями роты…» Его мало заботило количество погибших, лишь бы цель была достигнута.

Он был из тех увешанных медалями военачальников, которые не щадят своих солдат и делают себе имя, раз за разом устраивая кровавую бойню.

— Третья шеренга, пли!