трещину дало еще раньше.

— Наши милые развлечения не приносят вреда, Гор. После того раза мы очень бережно относимся к ранимой душевной организации некоторых… особей.

— Змеелюды гибнут, Снежен!

Не заметь он, как у братца дернулся глаз, поверил бы злым словам, прозвучавшим тотчас:

— Многочисленные и необратимые разрывы сердец?!

Снежен гаденько захихикал.

— Не смешно.

— Неужели? По-моему, весьма.

— Кто-то из твоих гадов вытащил ненасытное чудовище из глубин сновидений и не удержал. Теперь оно висит между грезами и Навью, — прекращая пререкания, сказал Горан. — Застряло. Хотело бы к нам проникнуть, а не может. А назад не стремится, потому жрет змеелюдов! А тут еще некто из твоих умельцев сон на мое зеркало наслал!

По лицу Снежена прошла тень, окончательно смывая все наносное. Через мгновение напротив сидел словно совсем другой собеседник. Глаза показались глубже и более серьезными, даже старыми. Лицо неуловимо преобразилось, став бледнее. Губы — тоньше: Снежен поджимал их, испытывая недовольство. Полукружья под глазами очертились четче.

— Я понял, о какой твари речь, — голос потух, больше не напоминая мелодию, рожденную пением сосулек на ветру. Теперь сосульки не звенели, а срывались вниз, разбиваясь вдребезги.

— Конечно знаешь… — прошептал Горан. — И сам же чуешь, как вызов тебе бросают.

— Просветишь? — зло сверкнув глазами, поинтересовался Снежен. — Ты ж, пусть не старший в роду, а таковым считающийся, во дворце на границе миров сидишь, врата держишь, если не одним из богов себя возомнил, то уж точно им под стать!

— Хорошего же ты обо мне мнения… — проронил Горан.

— Какое уж есть! Так чего вызнал?!

— Немного и не я, — признался Горан.

— Неужто?..

— Если бы кое-кто мое зеркало не усыпил… — начал закипать Горан.

— Ну я… Я усыпил. На спор! И без злого умысла. Глотку мне перегрызть хочешь за это? — бросил Снежен. — Давай. Зубы не обломай только.

Горан ожидал от себя ярости, да только спросил вместо угроз и ругани:

— Сколько ты уже не спишь?

— С тех самых пор, как из дворца твоего явился. Впрочем, ясно мне теперь, к чему спор тот затевался и отчего долина грез принимать меня перестала. Есть у меня предположеньица и кто виновник, и что за чудовище.

— Говори!

— То одна из любимых зверушек Моревны. Может, хала, а может, и ламя. Точнее не скажу, не вникал, но в любом случае ничего хорошего.

«Не вникал он…» — Горан выпустил из ноздрей дым и недовольно скривился.

Первая — чудовищная змея, а вторая — ящерица с мордой волчьей. Вот и вся разница. Обе ненасытны. Обе туманами повелевают…

— Ну чего ты скуксился, братец? Я не знал о приходе в мир этой зверушки, если тебя волнует именно это.

— А имя призвавшего?

— Против меня игра затевалась, мне и выигрывать, — сказал Снежен, зевнув, едва челюсти не вывихнув.

— А сдюжишь?

Снежен фыркнул.

— Но, надеюсь, понимаешь, чем грозит поражение?..

Снежен не ответил, зато спросил:

— Однако позволь узнать все-таки: откуда известно тебе все это, не вступавшему добровольно на тропы сновидений ни разу?

— Сейчас в поселении змеелюдов находится моя чаровница, — нехотя пояснил Горан, гоня от себя очень нехорошее предчувствие, — она вызнала.

— Человечка, значит…

— Та самая, — слова казались огромными тяжелыми глыбами, срывающимися с утеса и падающими в море. — И если ты не успеешь отыскать виновника; если не вырвешь у него имя твари; если хотя бы волос упадет с головы Ольги — я лично перегрызу глотки каждому из вас, а долина грез станет таковой в действительности. Все хрустальные горы под корень срою!

— Самое неприятное — ты ведь можешь, — проронил Снежен. — Так значит, Ольга…

— Времени тебе до рассвета!

Глава 16. Ольга

Ночь тянулась бесконечной темной полосой. Она — любимая союзница всяческих чар — именно сейчас казалась мучительницей, ведь под ее покровом хорошо чувствовали себя и пришельцы из-за грани, а их здесь оказалось более чем достаточно. Ольга сидела за столом, рядом стояла плошка с водой, которую она использовала для разговора с Гораном. Кажется, чары высосали из нее последние силы. Теперь только и могла, что положить голову на скрещенные руки и вспоминать все, произошедшее утром и днем по приезде в селение.

Низенькие землянки так и тянуло назвать как-нибудь повысокомернее, но первое впечатление оказалось обманчиво. Под холмиками с круглыми входами, занавешенными толстыми шкурами неведомых земноводных, скрывались целые подземные дворцы и лабиринты улиц. В отличие от людей змеелюды предпочитали строиться вниз, а вовсе не вверх. Река находилась от жилищ в непосредственной близости, и Ольге становилось неуютно при одной лишь мысли о том, что вода может подмыть или обрушить какую-нибудь стенку — до того момента, пока Мириш не объяснила невозможность подобного. По правде сказать, Ольга мало чего поняла, но говорила вужалка убедительно, к тому же не одно поколение змеелюдов вылупилось из яиц в этом селении.

Встретили Ольгу, можно сказать, радушно. Взрослые смотрели с надеждой. На лицах молодняка читался интерес, детвора же веселилась вовсю. Для них, впервые увидевших человека — а Ольга поехала в привычной для себя, но диковатой для здешних обитателей одежде, — она сразу стала объектом насмешек. Впрочем, необидных. После же пары фокусов, не стоивших ни капли чаровнических сил, ее полюбили буквально все хвостатые малявки.

Единственными, кто оказался не рад гостье, были брат и сестра — Ольгаш и Ольгиш. Юная вужалка, стоило Ольге войти к ним в дом, забилась в уголок и горько заплакала, неустанно зовя брата. Бледная, светлоглазая, с пушком льняных волос, торчащих во все стороны, она обещала стать к возрасту совершеннолетия настоящей красавицей. Даже слезы ее не портили, не говоря о хвосте, по причине малых лет оканчивавшемся золотой кисточкой.

Отвлекать ее мелкими чудесами было совестно, но Ольга все равно попробовала и попала впросак. Все секреты ее нехитрых чар Ольгиш разгадывала с легкостью, мороки же отвлекали ее лишь на миг, потом она снова принималась плакать и звать брата. От нее удалось добиться лишь нескольких слов, которые