— Им не повезло, они оказались не там, где следовало. И это тебе на них плевать. Ты испугалась за Сент-Обена? А я уверен, что ему удалось куда-нибудь спрятаться. Он малый слабовольный, но осмотрительный.

— Твои рассуждения меня не успокаивают. В сущности, ты просто злишься на него.

— Ни в малейшей степени.

Если считать с утра, они уже раз сто заговаривали об этом. Розали нашла перед Святым Рохом только труп Дюссо, а во время обстрела друзья наверняка были вместе. Стало быть, один пал, второй спасся. Арестованных секционеров до поры, пока не развезут по настоящим тюрьмам, загнали в подвалы Тюильри, народу там набилось, как сельдей в бочке. Но Сент-Обена среди пленников не было — Делормель это проверил. Чтобы сменить тему, он отодвинул занавеси стеклянной двери, выглянул:

— А вот и первые гости. Давай же, Розали, сострой хорошую мину.

Слуги зажгли люстры. В пять часов вечера толпа светских дам и господ заклубилась возле стоек с закусками. Делормель без конца раскланивался, обмениваясь с каждым фразой-другой. Генерал Карто беседовал с бельгийским банкиром о Буонапарте, что был под его началом в Тулоне, а теперь все окружение Барраса превозносит его таланты артиллериста.

— Да, способностей он не лишен, — говорил осторожный Карто, которого Буонапарте всячески поносил, — но другого такого упрямца я не встречал. Он ничего не желает делать иначе, как только по-своему.

— Говорят, он ловкий.

— Я его считаю излишне напористым.

— Думаете, истинного республиканца из него не выйдет?

— Думаю, не выйдет…

— Дорогие друзья, — прервал их Делормель, — занимайте места, концерт сейчас начнется.

Рассаживаясь в соседнем салоне, гости с недоумением таращили глаза при виде диковинного клавесина. Никогда еще им не доводилось видеть инструмент такого размера, да еще с живыми кошачьими головами, нервно зевающими над клавиатурой.

Господин Петито отвесил поклон, положил руку на свой клавесин и возвестил:

— Кончерто для восьми кошек!

Затем поставил табурет напротив клавиатуры, с ужимками истинного маэстро опустился на него, размял пальцы так, что хрустнули суставы, и закрыл глаза, как бы ожидая, когда его осенит вдохновение.

— Восемь кошек? — вполголоса переспросила виконтесса. — Я там насчитала не меньше двух десятков.

— А может быть, это вспомогательные кошки, — отозвался какой-то остряк. — Ну, вот если какая-нибудь из них от мяуканья охрипнет, замена готова…

Петито принялся листать партитуру над головами кошек. И вот наконец бурно приступил: «до», «ми», «ре» — пронзительное мяуканье смешалось со звуковой кашей, производимой звонкими, тщетно подавляемыми смешками. Петито колотил по клавишам, металлические лезвия язвили кошек, кошки вопили, вышла полнейшая какофония, гости рукоплескали, закатываясь от хохота. Вдруг дворецкий Николя, не прерывая представления, подошел к Делормелю, чтобы вполголоса сообщить, что какие-то люди желают его видеть. И еще тише прибавил слово, которое Розали сумела расслышать:

— Солдаты.

Прихожую особняка заполнили гренадеры. Они в обалдении пялились на позолоту. Их лейтенант подошел к чете Делормелей, но обратился к одному лишь депутату:

— Гражданин, я доставил молодого человека.

И он указал на недвижимого Сент-Обена, которого двое солдат тащили за руки и за ноги. У Розали вырвался крик:

— Он мертв!

— Вот уж нет, — ухмыльнулся лейтенант. — Но пьян и вправду мертвецки.

Розали опустилась на колени возле спящего Сент-Обена; он пробормотал что-то бессвязное. Делормель удивленно поднял брови:

— Лейтенант, как вы узнали, что он живет здесь?

— Я однажды уже провожал его к вам сюда, это недавно было. Ведь это его я арестовал в парке Тюильри, верно? У него был армейский карабин, а сам он смахивал на штатского, он утверждал, что знает гражданина Барраса, а еще — что во дворце работает, в комиссии. Я проверил, все так и было. Ну, вот когда его с земли подобрали, тут я его и узнал. Возьмите еще это, гражданин депутат: я возвращаю вам пистолеты, которые были при нем.

Делормель взял два седельных пистолета с искусно украшенными рукоятками. Лейтенант пояснил:

— Это его генерал ему при мне выдал, итальянец или вроде того, генерал-то.

Николя с двумя лакеями отнесли бесчувственное тело Сент-Обена в комнату Розали; она шла следом, исполненная облегчения.

— Поистине мы живем в сложную эпоху, — изрек Делормель, рассовывая пистолеты по карманам.

Совершенно очевидно, что я не пишу романа, поскольку пренебрегаю тем, чем не преминул бы воспользоваться романист. Тот, кто счел бы написанное мною за правду, был бы в меньшем заблуждении, чем тот, кто счел бы это за басню.

Дени Дидро.

Жак-фаталист и его хозяин.

За недели, что протекли после пушечного обстрела церкви Святого Роха, генерал Буонапарте переменился. А между тем даже по прошествии того жестокого дня, коим никто в Конвенте не мог бы гордиться, кто знал о нем? Горстка депутатов, несколько приятелей и дам, которых он забавлял, встречая в гостиных, жандармы, что обслуживали его орудия, — да, только и всего. Народ в Париже толковал все больше о Баррасе и Даникане, предводителе мятежников, который отбыл к Людовику XVIII в Бланкенбург, а того чаще о ценах на горох, вы только подумайте, тридцать пять франков за блюдо, на вино — пятнадцать франков, на кофе — десять франков чашка. Буонапарте не возбуждал в толпе особых чувств и знал об этом, ведь даже друзья коверкали его итальянскую фамилию, с трудом запоминали столь экстравагантное имя или, произнося его, не могли скрыть усмешку. Его покровители пришли ему на помощь. Фрерон проявил отзывчивость, коль скоро все еще вздыхал о его сестре Паолетте, которую он называл Полин, и заговорил о Наполеоне в Конвенте: «Не забывайте, что генералу от артиллерии Буонапарте понадобилось всего одно утро, чтобы создать искусную диспозицию, результат которой вам известен!» Потом и Баррас с похвалой отозвался об отваге молодого офицера-корсиканца, ходатайствовал, чтобы его сделали снова заместителем командующего внутренними войсками, и тотчас добился этого; он даже вытащил Наполеона в центр залы, чтобы тот прослушал приказ о своем назначении. Там, под трибуной, где держали речь величайшие ораторы Революции, генерал в первый раз удивил Собрание своей мрачной физиономией картежника, проигравшегося в пух и прах, скрипучими сапогами и полотняными нашивками. Он выглядел одновременно очень благородным и очень близким к простому народу, а потому понравился депутатам и сорвал аплодисменты.

Это перевернуло всю его жизнь.

К концу октября генерал уже имел лакеев, экипаж, ложу в театре и одежды, украшенные позолотой. Он расположился во дворце Генерального штаба на улице Нёв-де-Капюсин — в том самом особняке с колоннадой и фасадом, обращенным к бульвару, которому в глазах потомства предстоит стать первым историческим сооружением, где обитал Буонапарте; ранее там же скончался Дюплекс, губернатор французских колониальных владений в Индии, а рядом, в том же помещении, один из государственных казначеев устроил кабинет естественной истории. Баррас, который готовился стать одним из пяти глав Директории, то есть новой исполнительной власти, вскорости уступил Буонапарте свои обязанности генерал-аншефа — чин, за которым, как было понятно всем, скрывался военный комендант Парижа, отвечающий за цензуру и полицейские операции.