Город Москва — большой город, от этого в нем много народу.

Михаил Успенский

МОСКВА. 20 ИЮНЯ

— Написал и написал, — сказал президент. — Он что, думает, я прямо сейчас его выкину, урода? Он так легко отделаться хочет?

— Да он уже всем агентствам раструбил о своей отставке, — виновато сообщил Обращиков. — Как директор ФСБ не должен был допустить, в сложившихся обстоятельствах чувствую личную ответственность и потому не могу, и все такое.

— Дураки они у тебя все, а, дядя Вася? — спросил Придорогин. — Ну да хрен с ним. Казань возьмем, дальше видно будет, кому чего чувствовать. Все с сюрпризами? Что там Госдума, оппозиция, ширнармассы?

— Да в норме все, Олежек. Госдума созывает экстренное заседание завтра, губернаторы пришипились — ну, мы кое-кому намекнули заткнуться, остальные сами поняли… По основным социальным группам мы накануне замер сделали — двадцать три процента категорически против применения силы во внутренних конфликтах, но только пятнадцать процентов против, когда речь идет о Татарии.

— Это репутация, — с удовольствием сообщил Придорогин. — Молодца Булкин. А «за» сколько?

— От тридцати пяти до сорока семи. В зависимости от постановки вопроса. Основные партии и движения пока формулируют свою позицию, да сформулировать что-то не могут. Коммунисты, скорее всего, вообще отмолчатся.

— Удивил, — сказал президент. — Они щас тихо кончают от восторга и злобы, что это я, а не они инсургентов к ногтю берут. Правые чего?

— Ждут указаний, — Обращиков постарался не усмехнуться. Трепетное отношение Придорогина к правой оппозиции он не разделял, но понимал — трудно не любить собственное детище.

— Подождут, нашу маму. А цивилизованное человечество?

— Ну, Госдеп выступил с протестом. Совет безопасности соберется — но только завтра. Бьюкенен, наверное, позвонит сегодня.

— Нехай звонит. К завтрему уже цветочки по Казани сажать будем. Теперь все?

— Почти, Олежек. Вот только… Володя звонил только что.

— Какой Володя?

— Мальчик казанский, Евсютин.

— Чего хотел? — равнодушным голосом сказал Придорогин.

— Да как маленький. Пришибло его всё это. Чуть не плачет, ругается, как таракан. Ты, говорит, Фимыч, упырь старый, и вокруг тебя все такими же будут. Крови насосутся и лопнут. Вышел он, словом. Прости меня, Олежек, кретина старого, слабака я тебе подсунул.

— Слабак бы не позвонил. Ладно. Спасибо, что сказал.

Придорогин молчал минут пять, рассматривая носки домашних мокасин. Потом украдкой посмотрел на Обращикова и снова уставился себе под ноги. Василию Ефимовичу поплохело — кокетливая стрельба глазами обычно значила, что президент впал в раскрутку очередной замотанной комбинации, которая, как правило, оборачивается масштабным зихером — очевидно самоубийственным, но на поверку спасающим хитроумного Олежку.

Придорогин снова поднял голову и сдержанно улыбнулся. Обращиков понял, что дело швах, но не понял почему, и постарался улыбнуться в ответ.

— Кто там ко мне рвется? — спросил Придорогин.

— Да все, в общем-то. Я прогуляюсь?

— Ага.

— Когда возвращаться? — Обращиков про себя загадал: если скажет «Лучше бы никогда» — значит, все еще обойдется, но если вежливо попросит быть под рукой и вернуться через полчасика — значит, хана старому дурню Фимычу пришла. И тогда надо срочно мчаться в давно облюбованную глухую клинику в Митино, ложиться в палату-люкс и месяца так три-четыре лакировать верную подругу стенокардию.

— Дядя Вася, возвращаться плохая примета, — сказал Придорогин, и Обращикову чуть полегчало. — Как я с кавалерией закончу, так и возвращайся. ЦУ давать буду.

Кавалерия явилась во всей красе. Красивее всех — невпопад — был командующий внутренними войсками Валентин Маркуев, третий день пьяный от счастья, которое взяло его в плотное кольцо. С одной стороны, ВВ подошли вплотную к давно ожидаемому переименованию в национальную гвардию с естественным увеличением финансирования и полномочий. С другой, на Маркуева было возложено общее руководство операцией «Куликово поле». Маркуев был неглупым человеком и понимал, что дождался звездного часа, который пережить — и окажешься главным героем и спасителем России — это с остальных сторон.

Правда, генерал ждал другой встречи — не то чтобы пылкой, но хоть какой-то. Получилось странно: приглашенные генералы вошли в кабинет журавлиным клином, в клюве которого нетерпеливо трепетал Маркуев. А Придорогин внимательно рассматривал что-то за окном. Полюбовавшись его чеканным профилем, Маркуев решился тихонько прокашляться. Придорогин обернулся и задумчиво уставился куда-то в район орденских планок. Маркуев махнул на все рукой и начал докладывать. В конце концов, победителей не судят. Особенно когда победа свежа и горяча.

Первые две минуты президент слушал молча, а потом, когда командующий ВВ уже приступил к итоговой части краткого отчета, началась какая-то ерунда.

— Таким образом, силами только внутренних войск мятежная территория блокирована по всему периметру, причем по основным трассам бронированные части углубились в Татарию на двадцать-тридцать километров. Потенциальные очаги сопротивления подавлены практически бескровно. Ожесточенное сопротивление противник оказал лишь в трех районах. Но благодаря грамотной тактике и поддержке с воздуха наши потери минимальны: трое убитых, столько же раненых. По нашим данным, уничтожены двенадцать сепаратистов. Войска находятся в полной боеготовности и ждут только…

— Вы их что, в кислоте растворяете? — скучно спросил Придорогин.

— Кого? — испуганно уточнил Маркуев.

— Сепаратистов, — сказал президент, все так же изучая грудную клетку генерала.

— Н-никак нет, — ничего уже не понимая, пробормотал Маркуев.

— А как тогда уничтожаете? Мясорубкой? Напалмом? По-русски сказать нельзя, что ли: убили, застрелили, грохнули?

Маркуев молчал, стараясь не бегать глазами. Остальные генералы — из МВД, МЧС и Генштаба, — тоже ничего не понимали и потому боялись дышать.

— Ладно, дестроеры, — помолчав, сказал Придорогин и снова отвернулся к окну. — Чего вы там ждете только?

— Начала второго этапа операции, — выпалил Маркуев, после стремительных лихорадочных размышлений понявший, что тщательный подбор слов его не спасет и Придорогин, если захочет, докопается уж всяко. — Высадка десанта в Казань и крупные города республики будет сопровождаться стремительным наступлением наземных частей. Руководители сепаратистов не успеют ни организовать сопротивление, ни скрыться.

— Десант готов, — решился высказаться генштабист Васильев. — Нужен только ваш указ о введении военного положения и ваш приказ о начале штурма. После этого операция уложится в три, максимум пять часов.