В первый день мастер велел ученику протянуть руку. Юноша повиновался, и мастер положил ему на ладонь маленький кусочек нефрита — красивый, гладкий и зеленый, как коралл под толщей воды.

— А теперь ты должен тщательно изучить его, — сказал мастер. — Это настоящий нефрит, и тебе необходимо ощутить его всеми органами чувств. В конце дня я приду и проверю, как это удалось.

Юноша был несколько разочарован таким заданием, но отнесся к нему очень серьезно. Он ощупывал нефрит, перекатывал в ладонях, рассматривал со всех сторон, царапал ногтем, слушая, какой получается звук, нюхал его и пробовал на вкус.

В конце дня пришел мастер. Он увидел, что ученик был прилежен, и похвалил его.

На следующее утро юноша с нетерпением ожидал нового задания. Но мастер вручил ему еще один кусок нефрита.

— Я хочу, чтобы ты внимательно изучил его. В конце дня приду и проверю.

Юноша собрался возразить, но был остановлен строгим взглядом учителя.

— Если хочешь учиться у меня, сынок, беспрекословно выполняй все мои распоряжения, — жестко сказал мастер. — Делай, как я говорю, и станешь великим ювелиром.

Юноша молча повиновался.

Целый год мастер давал ему по утрам кусок нефрита и оставлял на весь день наедине с камнем. Стараясь не выдавать своего разочарования, юноша усердно продолжал учиться. Он не протестовал и, следуя указаниям мастера, прилежно изучал каждый новый камень.

Однажды утром мастер, как всегда, положил камень в протянутую руку ученика. Когда он собрался уходить, юноша вдруг произнес:

— Простите, мастер, но это не настоящий нефрит.

— Ну что ж. Теперь ты готов к обучению, — ответил ему тот.

Элизабет услышала эту историю при зачислении в Институт Куртолда и запомнила. Она символизировала культ специальных знаний. Истинные знатоки обладают массой сведений об узкоспециальных предметах. Это вымирающая порода людей.

Повозившись несколько минут с холстом, Барни повернулся к публике.

— Вы правы. Здесь что-то не то. Слишком свежая краска.

— Вы хотите сказать, что она написана не в тысяча девятьсот восемнадцатом году? — воскликнула Элизабет, выходя из задумчивости.

— Точнее, несколько дней назад.

— Вы что, смеетесь?! — возмущенно завопил Уикенден.

В отличие от Делакло и ван дер Меер он ничего не подозревал.

— Это даже не совсем масляная краска. Туда что-то добавлено. Мне понадобится сделать анализы, чтобы определить точно…

— Вы что, шутите? — растерянно спросила Элизабет.

— …но прежде всего требуется рентгенография. Это займет некоторое время, но у нас здесь есть все необходимое…

— Ну так сделайте ее, Барни. Прямо сейчас.

Элизабет ван дер Меер как-то сразу сникла. Уикенден не спускал с нее глаз, пытаясь прочесть ее мысли. Догадывалась ли она с самого начала? Легко быть пророком задним числом. Такого удара ей не перенести. Если это действительно фальшивка, значит, она пустила на ветер не только средства музея, но и ту кучу денег, которую лорд Хакнесс столь любезно выложил из своего кармана. И все это ради ничего не стоящего куска холста. Однако оставался вопрос: была ли эта фальшивка куплена на торгах или ее подсунули грабители, оставив подлинник себе?

— Мисс Делакло, вы говорили, что присутствовали на аукционе, — начала Элизабет, стряхивая оцепенение. — Та картина, которую я купила, была подлинной?

— Точно не знаю. Но похоже, что да. У меня тогда возникло чувство, будто что-то не так. Картина, выставленная на торги, выглядела вполне подлинной, но отличалась от той, что была в каталоге. На вид она казалась настоящей. Просто еще один вариант из известной серии Малевича. А вот потом… возможно, ее подменили после торгов. Но в это трудно поверить… «Кристи» слишком солидная фирма.

— Хорошо. Давайте сядем и обсудим все за чашкой чаю. Барни, позовите нас, когда закончите, — распорядилась Элизабет, провожая Делакло к выходу.

Уикенден все еще не оправился от потрясения. У него даже расстроился желудок.

— Вы хотите сказать, что это даже не Малевич?

— Больше похоже на «Бенджамина Мура».

— Это такой художник?

— Нет, это малярная компания.

— Не смешно! — отрезал Уикенден, устремляясь к двери.

Барни пожал плечами. «Слава Богу, что это не мои шесть миллионов», — подумал он, приступая к работе.

В кабинете ван дер Меер только что заварили чай. Делакло и Уикенден сидели в углу комнаты на барселонских стульях работы Миеса ван дер Роэ. Элизабет разливала чай, не спрашивая присутствующих о количестве молока, и передавала им чашки.

— А мы могли повести себя иначе, инспектор? — спросила она.

Уикенден чуть замешкался с ответом.

— Нет. Они просто взяли нас за яйца.

— Я вас не виню. Ситуация была непростая.

— Но разруливать такие ситуации — моя работа. Они действительно молодцы. Провернули все на высшем уровне. Мы их не видели и не имели с ними прямых контактов. Подобраться к ним не было никакой возможности.

— Да, они взяли нас за яйца и таскали сколько хотели, — согласилась Элизабет. — Но мне все-таки кажется, что следовало получше подстраховаться, чтобы заставить их вернуть подлинник.

— Если только он у вас был с самого начала, — вступила в разговор Делакло. — На аукционе происходило что-то странное…

— Я бы не стала так уж убиваться из-за этого ограбления, если бы мы в итоге получили картину назад, — сказала Элизабет, потягивая чай. — И даже аплодировала бы столь искусным похитителям. Истинное мастерство всегда вызывает уважение, в чем бы оно ни заключалось. Но они испортили нам все удовольствие…

— Какое же тут удовольствие? — удивился Уикенден.

— Мне кажется, я понимаю, что она хочет сказать, — задумчиво произнесла Делакло.

Уикенден заметил, что они с Элизабет обменялись взглядами.

— Но издеваться над побежденным, после того как он признал превосходство противника… Это жестоко и непорядочно. Я могу понять профессиональных воров, если это способ заработать на жизнь, пусть даже и неблаговидный. Но удерживать украденную картину, когда за нее заплачен выкуп, — это все равно что застрелить человека, отдавшего вам кошелек и умоляющего о пощаде.

— А вы не слишком драматизируете ситуацию? Ведь в данном случае никого не убили, — сказал Уикенден. — Я расстроен, потому что меня провели, но ведь речь идет всего лишь о куске холста, закрашенного белой краской. Там даже ничего не нарисовано!

— Вы просто старый усатый дилетант! — резко бросила Делакло.

— При чем здесь мои усы?

— При том. Ваше замечание столь же неуместно. Не стоит отрицать того, чего не понимаете, просто потому, что вам это не дано.