— Она красивая, — неожиданно для себя признался Адриан. — Она такая большая.

— А чего она там делает? На воле?

Про театр эротического стриптиза Адриан решил умолчать. Сказал лишь, что Анка артистка и танцует на сцене. Старик покивал головой.

— Тут ей сцену устроят, — загадочно сказал он. — Тут после перестройки этой гребаной самый театр и есть. Не соскучишься. Так ты мне, сынок, расскажи все же, чего тебя сюда занесло. Если не боишься, что я тебя нашим псам заложу. А то молчи. Молчанье — золото. Так у нас в народе говорят.

— Вы не видели здесь такие бумаги? — спросил Адриан, немного подумав. — Похоже на деньги. То есть, это деньги, но не советские. Их когда-то напечатал адмирал Колчак. У меня с собой был образец, но его отняли вместе с багажом. Там нарисован орел с двумя головами. Мне точно сказали, что эти деньги должны быть здесь. Вы их не видели?

Старик отодвинулся и с изумлением уставился на Адриана.

— Ты за этим сюда приехал, что ли? Да их здесь знаешь сколько, этих бумажек? Их тут целый склад. В железных коробках лежат. Я когда тут чалился, ими зарплату выдавали, а потом опять на наши перешли. А эти так и лежат. Вроде хотели сжечь, да нельзя, потому как они по бухгалтерии оприходованы, а команды списать не поступало. Да чего-то там у зеков наших на руках осталось. Карты из них делают. А так-то они ни к чему не пригодные. Ни на подтирку, ни на раскурку. И это за ними ты сюда приперся? А чего ж мне эти… вкручивают про государственное дело? Да ты им пообещай зачуток лавэ подкинуть, они тебя во все места расцелуют, чтобы ты только этот хлам забрал. Это ты меня, сынок, успокоил. Я уж думал — что. А тут вот что.

За дверью послышалась невнятная речь, смех, потом лязгнули запоры. Вошел огромный, за ним втянулось облачко табачного дыма.

— Ну что, Немец, — сказал огромный, — дали тебе вспомнить молодость? Не бзди, все разрулим. Здорово, кореш. И ты тоже — здорово. Что смотришь? Сам же спрашивал — приеду ли сюда, да когда, да что такое. Вот я и приехал. Не рад, что ли?

В дверях стоял Денис.

Историю хорошо изучать где-нибудь в Европе. Потому что там черт знает с каких времен жили люди, а земля была мягкой и плодородной. Поэтому в земле можно было выкопать глубокую яму, найти какие-нибудь черепки, изучить их и разузнать всякие вещи про ранее жившие тут племена и народы. Опять же и письменность была вполне приличным подспорьем. Что не поймешь по черепкам, вполне можно восстановить по всяким древним манускриптам, которые бережно сохранялись в каменных монастырях.

А на далеком севере историю изучать плохо. Потому что там непонятно — жили ли люди вообще. И спросить не у кого. Там ведь как. Забредет какой-нибудь дурной мамонт, оглядится по сторонам и деру на юг, пока хобот не отмерз. Опять же с черепками проблема. Может, они где-то в вечной мерзлоте и лежат, да дураков нету, чтобы их выкапывать.

Но совсем без истории плохо. Обидно. У всех есть история, а мы тут — будто шпана-безотцовщина. Без роду-племени.

Отсюда легенды. Вот атаман Ермак. Он при царе Иване Васильевиче воевал Сибирь, и говорят, что утоп по пьяному делу. Потому как полез купаться, не сняв с себя подаренную государем кольчугу, она его на дно и потянула. Хорош по ушам-то гулять! Ежели под Кандымом кто такую парашу пустит, его отведут в сторонку и объяснят, что не прав. Потому как на самом деле все по-другому было.

На самом деле царь Иван атамана очень даже остерегался. Боялся, что заявится атаман на Москву и сам сядет на царство. Поэтому приказал он своим псам атамана тайно схватить, вывезти в место дикое и безлюдное, а там уже казнить лютой смертью. Да чтобы простой народ не проведал. Потому и пустили слух об утопленнике в государевой кольчуге.

Привезли псы атамана аккурат на то место, где сейчас Кандымская зона, да руками своими погаными казнить не осмелились. Связали ремнями и бросили в снег. А сами побежали обратно в Москву — докладывать царю.

А по тем временам в тундре жили белые волки. Пришла стая, погрызла на атамане ремни, а самого не тронула. И стал Ермак вожаком стаи и царем здешних мест. Рукой двинет — волки бегут и несут ему добычу. Он ест, а волки сидят кругом и смотрят желтыми глазами.

Отсиделся атаман и пошел со стаей дальше Сибирь воевать. Всю к рукам прибрал. От Урала до Магадана волчья стая богатую дань собирала и к его ногам складывала. А как старость пришла, умирать вернулся обратно в Кандым. Своими руками вырыл могилу, лег в нее и стал смерти ждать. И вот пришла к нему Смерть и спрашивает:

— Какое у тебя будет последнее желание, атаман? Говори — все исполню. Потому как крови ты пролил немеряно и душ загубил несчитано. И я перед тобой вроде как в долгу.

А атаман ей и отвечает:

— Есть у меня одно последнее желание. Хочу я, чтобы во всем моем царстве у народов, которые тут живут, была такая воля, какой нигде на свете еще не было. Чтобы никто над ними властен не был. Чтобы жили они, как мои волки. Вольно. Вот такое мое желание.

Призадумалась Смерть и говорит:

— Страшное желание ты задумал, атаман. Сам не знаешь, какое страшное. И времени у нас с тобой уже нет, чтобы я про это тебе подробно объяснила. Давай так сделаем. Пусть будет по-твоему. Не будет над твоим народом и царством никакой власти. Но зато будет Закон.

— Какой такой закон? — спрашивает атаман.

— Мой, — отвечает ему Смерть. — Мой будет Закон. А больше никаких законов и власти в твоем царстве не будет.

На том и ударили по рукам. Закрыл Ермак глаза и умер. А волки над его могилой насыпали высокий курган, до самого неба.

И вот с тех самых пор во всех местах, где прошел атаман Ермак со своей стаей белых волков, нету ни власти, ни законов. А есть только воля, да тот самый Закон, о котором Смерть с атаманом перед смертью договорилась.

Вот такая история. Не верите? Зря. Между прочим, курган этот, который атаманские волки насыпали, до сих пор видеть можно. Под курганом плац. На нем во время развода зеки стоят, команду начальства слушают.

Зона 3741/55-фэ, как Галлия, делилась на три части: режимную, производственную и все остальное. В режимной части находились восемь бараков, где жили заключенные, да еще небольшой изолятор. Туда обычно попадали за нарушения режима. Производство в зоне было сосредоточено в двух столярных мастерских. Там делали заготовки для книжных полок, упаковывали готовые комплекты в доставляемый с воли картон и отправляли обратно на волю. Где-то там комплекты распатронивали, покрывали лаком и полировали, потом собирали и развозили по большим городам. Когда-то в зоне был сосредоточен весь производственный цикл, но зэки приноровились использовать лак и прочие химикаты не по назначению. Зонное руководство неоднократно пыталось решить проблему традиционным путем, наладив всеобъемлющий учет и нещадно карая виновных, однако зараза росла, ширилась и захватила ползоны. Тогда и было принято решение вывести вредные в воспитательном плане операции куда-нибудь подальше. Пусть травятся на воле.