Самым же печальным было, что гороскоп сына странным образом дополнял гороскоп отца, время первого крика которого не удосужились записать. Если верить гороскопу, то ближайшие двенадцать лет Шарлю предстояло прожить в преисподней, если вообще прожить. Но ведь сказано же, что звезды – это только полдела, остальное человек делает сам. Если Шарль круто изменит свою жизнь… Но не в монастырь же ему идти. Говорить или нет? Нет. Герцог не из тех, кто внемлет предупреждениям.

Тагэре все равно пойдет своим путем, так зачем же ему после каждой неудачи раз за разом возвращаться к мысли, что будет еще хуже. И потом, бывают же исключения! Шарля хранит сама судьба. Он должен был погибнуть уже раз пять, но всегда возвращался. Надо надеяться. В конце концов, ничего нового не произошло. Да, до сегодняшнего утра он не мог окончательно вычислить асцендент[71]Шарля, но ведь от того, что он не мог правильно построить гороскоп, он не изменился. Герцог постоянно попадал в переплеты, но пока все обходилось. Так чего же бояться теперь? Шарль Тагэре не из тех, над кем властна судьба. И все же Корнелиус впервые в жизни согласился с тем, что иногда знание есть зло.

2862 год от В.И.

Утро 28-го дня месяца Зеркала.

Арция. Фей-Вэйя

– Ну и напугала же ты нас всех… – Агриппина выглядела уставшей и осунувшейся, и Солу кольнула совесть, первое человеческое чувство после пережитого кошмара.

– Простите, бланкиссима….

– С какой это радости я стала для тебя бланкиссима?! Хотя я тоже хороша, послала за тобой этого, прости святая Циала, петуха шпорного! Но мне и в голову не пришло, что он до такого докатится! Ну, ничего, посидит в Эскоте, подумает о том, с кем можно, а с кем и нет… Хорошо, Тагэре – человек чести и с женой не разлей вода, а получи такое письмо кто другой, тебе бы проходу не было…

– Я вам нужна? – Сола старательно улыбнулась. Ей хотелось то ли завыть в голос, то ли хлопнуть дверью, а она должна была показывать, как она рада вернуться в обитель.

– Конечно, нужна. Иначе я бы тебя не вернула, за Виргинией нужен присмотр, я к ней чужого допустить не могу. Но ты зря не доверилась Тагэре, он места себе не находит, во всем себя винит.

– Винит? В чем, матушка?! – Неужели Шарль во всем признался?! Да нет, быть такого не может…

– Разумеется, в том, что не сумел тебя догнать и приставить к тебе надежную охрану… Мне и раньше было жаль, что он не король, а теперь и подавно!

– Почему? – жалко улыбнулась Сола.

– Да потому что настоящие короли даже в горе помнят о своих подданных, а красавец Тагэре доказал, что не станет упиваться личным несчастьем и забывать о долге перед другими.

– Несчастье? Матушка, что случилось?!

– Ах да… Герцог писал, что ты пропала в ночь с 11-го на 12-е Зеркала. Выбрала время, нечего сказать.

– Что случилось?!

– У герцогини начались роды. Думали, что умрут оба: и мать, и ребенок. Что с тобой?

– Ничего, матушка… Я слушаю… Надеюсь, герцогиня жива?

– Слушает она! Оба живы, я бы сказала, что это чудо, но вряд ли Тагэре будут за него благодарить Творца. Ребенок родился горбатым. Медикус говорит, что он никак не мог выжить, но выжил. Видимо, кровь сказалась, Тагэре так просто не умирают. Да что с тобой такое?

– Ничего…. Просто… Просто я три дня не ела… У меня украли кошелек.

– А я с тобой о чужих делах болтаю! – Агриппина суетливо затрясла колокольчик, и незамедлительно появившаяся послушница получила подробнейшее наставление, как и какое питье приготовить и какие кушанья годятся для человека, три дня маковой росинки во рту не имевшего. Сола слушала и не слышала. Так вот почему Шарль не пришел. Он действительно не мог прийти. Когда жена рожает, муж должен быть в соседней комнате. Таков обычай. Какая же она дура! Как она посмела усомниться в его любви?! Она должна была понять: что-то случилось, – а не упиваться собственным горем. А если бы он упал в темноте с коня и сломал себе ногу? И никто не знал бы, где он и что с ним?! А теперь она собственными руками все разрушила, убила их ребенка и подарила жизнь маленькому горбуну, сыну Эстелы, которому вряд ли жизнь будет в радость.

Агриппина взволнованно кудахтала, совала в руки кружку с тягучим остро пахнущим пойлом, требовала принести грелки и одеяла. Сола заставляла себя благодарить, а ей хотелось только одного. Умереть. Немедленно. Или хотя бы потерять сознание, потому что жить и помнить, что она сотворила, было выше сил человеческих.

Проклятый

Нет, Ларэн его ни к чему не принуждал. Он просто рассказал правду и предложил выбирать. Он мог забыть обо всем услышанном и отправиться в Эртруд. Или же пойти с Ларэном и попробовать изменить предначертанное. Странно, но он сразу же поверил эльфу, хотя вещи, которые тот говорил, казались невозможными. И дело было не в том, что Ларэн спас его и вернул ему руки. Он чувствовал, что эльф любит Тарру и не хочет ее гибели. Так же как и он сам. Какими мелкими и вместе с тем трогательными оказались его чаянья в сравнении с открывшимися ему глубинами.

Беда была в том, что сам Ларэн толком не знал, ни какая именно опасность грозит Тарре, ни когда настанет срок. Это еще предстояло узнать им обоим, и всесильных и мудрых советчиков не было и быть не могло. Эрасти же предстояло стать равным Ларэну в магии, а затем и обойти его. Изначальная магия Тарры была неподвластна пришельцам, а магия Света, которой они владели, значительно ослабела после исхода Светозарных. Эльфам остались лишь несколько мощных артефактов и Зеленая магия, которой вполне хватало, чтобы сохранить себя и избавиться от множества мелких и надоедливых забот, столь хорошо известных людям, но этого было мало для того, чтобы выиграть решающий бой за Тарру. Знать бы еще, с кем им предстояло схватиться! Ларэн говорил и о каком-то древнем зле, и о тех, кто мог затаиться за пределами Тарры, ожидая своего часа. Эльф знал много, очень много, но, к сожалению, это знание давало больше вопросов, чем ответов.

Пожалуй, больше всего Эрасти потрясло, что в его жилах течет кровь древних властителей Тарры и он может подчинить себе ее изначальные силы, создав собственную магию. Его спаситель полагал, что он, пройдя через страдания и отказавшись от мести ради дела, которому себя отдал, прошел первое посвящение. Как это произошло, Эрасти не понимал, ведь не он первый и не он последний рисковал головой ради того, во что верил. Ларэн в ответ лишь загадочно улыбался и предлагал меньше думать о себе и больше о том, что и когда должно произойти.

Эльфы теперь пожинали плоды своего высокомерия и уверенности в силе и мудрости тех, кто их некогда привел. То, что случилось до пришествия Светозарных, их не интересовало потому, что для детей Звезд древняя Тарра была оплотом дикости и беззаконий. Вещи же, происходящие за ее пределами, их не касались, это было дело Светозарных. Но боги ушли, и теперь Ларэн и его возлюбленная Залиэль, которую Эрасти отчего-то не то чтобы опасался, но по возможности избегал, пытались найти ответы на когда-то незаданные вопросы.