Монументальным примером гибкости, пусть и в меньшем, чем энциклопедия, формате, является «Критический путеводитель по современному марксизму» (2007)352, почти 800‐страничная книга, изданная журналом «Historical Materialism» под редакцией французских философов Жака Биде и Стасиса Кувелакиса. Биде предпринял и другую масштабную попытку «реконструировать марксизм на основе двойной рыночной и организационной “матрицы современности”». «Путеводитель» имеет преимущественно французский философский тон – и опубликован при финансовой поддержке французского Министерства культуры, хотя и был издан на английском в Нидерландах – но покрывает широкий спектр тем, преимущественно текстуальных экспликаций и интеллектуальной истории. Его наиболее интересный вклад – это подробное, но не сводящееся к простому объяснению обозрение современной судьбы марксизма как философской теории и ученой практики в Италии и Франции за авторством Андре Тоселя.

Частные случаи гибкости марксизма многочисленны и, повторимся, простираются за пределы дисциплинарного поля социальной теории. Но следует добавить два примера в это необходимо обрывочное и ограниченное перечисление. Среди немногочисленных выживших во французских événements353 1968 года автор прекрасно написанной книги «Маркс. Инструкция по применению» Даниэль Бенсаид остается одним из ведущих троцкистов. По другую сторону Ла‐Манша – Алекс Каллиникос, возможно, наиболее плодовитый из современных марксистских писателей, с огромным списком философских, социальных и политических трудов354.

В современной достаточно бессистемной подборке автобиографий социологов 1960‐х годов двое продолжают работать под знаменами марксизма, а именно Майкл Буравой и Эрик Олин Райт355. Буравой, колкий, вдохновленный теорией этнограф работы, и Райт, не менее теоретически глубокий исследователь классовых структур, также объявили об общем проекте по созданию «социологического марксизма»356. Насколько далеко продвинется этот проект, остается неясным, но в качестве плана – это наиболее амбициозный академический проект гибкого марксизма, у которого большой потенциал. Так как проект новаторский в своем стремлении – «строительстве», – его переоценка марксистской политической повестки, а также центральных категорий его аналитического аппарата за исключением теории стоимости, делает «гибкий» более подходящим эпитетом, чем «нео». Социологический марксизм Буравого и Райта имеет эксплицитно нормативную и научную направленность. Он соединяется с «политическим проектом вызова капитализму как социальному порядку». Его социологическое ядро – это понятие класса как эксплуатации, а исследовательская повестка вытекает из теории «противоречивого воспроизведения противоречивых классовых отношений». По существу, это марксистский анализ капитализма и его политических и идеологических институтов, лишенный историко-философской обертки оригинала. Важно здесь и предположение, согласно которому капиталистическая диалектика пока еще продолжает работать, хотя и в сглаженном виде:

Воспроизводство для классовых отношений особенно проблематично: «То есть, общественные отношения не только создают антагонизм интересов. Те, кто страдает от антагонизма, имеют внутренние источники силы сопротивляться эксплуатации»358. Вместо того чтобы продолжить демонстрировать силу этой программы, авторы свернули в сторону одной из своих домашних утопий, «универсального базового дохода»; но это не должно умалять огромную ценность их лаконичного, солидного и свободного от жаргона переучреждения марксизма в качестве современной науки. Будучи прекрасно осведомленными об импликациях, сопровождающих «‐изм» XIX века, Буравой и Райт сохраняют его в качестве маркера принадлежности и продолжения традиции359.

В первую очередь из этого обозрения следует, что у разрушения треугольника классического марксизма – политики, социальной науки и философии – неоднозначные последствия. В Северной Атлантике (весь остальной мир за исключением нескольких регионов в Индо-Латинской Америке не сильно отличается) марксистская политическая деятельность либо исчезла, либо стала полностью маргинальной; в лучшем случае, как это мог бы выразить симпатизирующий наблюдатель из Кералы, Трипуры или Западной Бенгалии, марксизм поставили на паузу. Социалистический горизонт, отчетливо ярко-красный еще три десятилетия тому назад, исчез.

Вместе с тем левая интеллектуальная креативность не пропала. Возможно, самые великие мгновения ее истории уже в прошлом: не только время Маркса и Энгельса, но также и Второго интернационала, от Каутского до Ленина; западного марксизма от Лукача до Грамши; восточного и южного марксизма от Мао до Мариатеги; даже более современные этапы Альтюссера, Бурдьё и их коллег со всего мира. Но сегодня в мире гораздо больше интеллектуальной левой продукции, чем это было, скажем, 50 лет назад. Левое поколение 1960-х, в особенности те, кто был радикально настроен еще до 1968 года, не сложило оружие. Ценность тематических изменений в дискурсе, о которой шла речь ранее, спорна, но эти изменения не выглядят как нечто, заслуживающее упрека. Существующее многообразие позиций вряд ли способно удовлетворить всех, но оно по меньшей мере включает точки, единые почти для всех левых.