Начиналось с намеков и вопросов. Когда он намерен переехать в тот дом на берегу, о котором всегда мечтала Патрисия? Она давно изучает объявления о недвижимости в Женева-он-зе-Лейк, прелестной деревеньке на озере Эри с пляжами и парками, чем-то напоминающей морской курорт. Просторный дом в Шейкер-Хайтс стал для нее слишком пустым и слишком тихим: большинство детей разъехались по всей Америке, от Аризоны до Миннесоты. А вдвоем они будут счастливы в домике над озером, уговаривала мужа Пэт. Уайт ворошил рекламные брошюры, листал глянцевые фотоснимки, но душа его не лежала к этой деревушке. Последнее десятилетие он провел за бесконечными экспериментами, оттачивая мельчайшие детали изоляции мозга, охлаждения и сохранения. Уайт спрашивал себя: что, если организм ребенка, пожираемый болезнью, можно будет спасти, только отделив голову от бесполезного тела?[434] Как можно думать о пенсии сейчас, когда он так близок к осуществлению первой пересадки человеческого организма? Он не хочет уходить. Но, пожалуй, особого выбора у него не осталось.

«Метро» стремительно меняется. Былых союзников и друзей Уайта больше нет в клинике. Фрэнк Нулсен, который некогда и привел Уайта в «Метро», скончался в 1994 году, а Морис Албин ушел на новую должность в Мичиганский университет. Уайт и Албин появились на страницах шпионского романа Питера Нисванда «Отступление» (1982 год), в котором, что неудивительно, упоминается пересадка головы. Они делили куда больше, чем эту случайную крупицу славы, но больше не делят одну операционную. Вместо знакомых лиц новые: врачи, заведующие отделениями – и все хотят развивать «Метро» как травматологическую клинику… И не очень довольны тем, что под эксперименты с мозгом отдан целый этаж. Николас Регуш, который уже делал сюжет об Уайте и пересадке головы для программы World News Tonight с Питером Дженнингсом на ABC, вновь пригасил его выступить, но в этот раз интересовался, не слишком ли Уайт «увлекся». В конце концов, отрезать головы в его возрасте – это «не самое красивое завершение долгой карьеры»[435]. Уайт огрызнулся: «Если я старею, значит, мне пора перестать думать о том, что я могу сделать для науки?»[436] Уайт подразумевал: если этим не займется он, займутся другие. А они выполнят работу хуже.

Первая пересадка почки у Мюррея, первая пересадка сердца у Барнарда и многие другие пионерские операции, последовавшие за ними… То, чего достигли эти люди, тоже когда-то считалось невозможным. Успеху тех новаторских трансплантаций содействовали два обстоятельства: экспериментирование и общественное согласие. «Тотальная трансплантация организма», как теперь Уайт называет свою тему, – это все та же операция. Уайту уже приходится спасать свой имидж, пошатнувшийся в схватке с PETA, и доктор опасается, как бы волна общественного осуждения не помешала его замыслам. Вот только времени на осторожность не остается. Его кабинет в клинике скоро может стать чужим, а вещи отставного светила окажутся в коробках за дверью. Его время уходит, но вместе с тем период середины – конца 1990-х ознаменовался самым широким признанием концепции смерти мозга, донорства органов и их забора. Когда-то табуированная, идея мертвого мозга в живом организме прочно утвердилась в общественном сознании. Лучшего момента для «операции Уайта», как иногда называет ее сам доктор, уже не будет.

В 1981 году в США наконец приняли Единое постановление о смерти (UDDA), закрепившее критерии смерти мозга. Уайт с гордостью говорил, что «сформулировал» определение смерти мозга; именно его труды повлияли на окончательную формулировку и, конечно, сыграли важную роль с точки зрения Ватикана, но точное определение, включенное в UDDA, разработала Национальная конференция представителей штатов по унификации законодательства в сотрудничестве с Американской медицинской ассоциацией, Американской ассоциацией адвокатов и Президентской комиссией по изучению этических проблем в медицине, биомедицинских и поведенческих исследованиях[437]. UDDA гласит: хотя существующее общее право определяет смерть как полный отказ кардиореспираторной системы, понимание смерти следует расширить и учесть пациентов на ИВЛ, у которых полностью и необратимо утрачена функция мозга. Если сердце и легкие пациента прекратили работать, он мертв (согласно этому определению); если жизнь в его организме поддерживается искусственной вентиляцией легких и питающими трубками, но мозг «полностью» перестал функционировать – такой пациент с точки зрения закона также считается мертвым[438]. Аппараты можно отключить – а органы забрать для пересадки[439]. В каком-то смысле постановление лишь подтвердило решение присяжных по делу Такера. Уайт же, что неудивительно, расширил это определение, отстаивая свою убежденность, что вся так называемая человеческая суть – или «душа» – живет в мозге.

Однажды репортер The New York Times спросил Уайта, сколько весит душа. Ученые и мыслители, начиная с Декарта, который еще в XVII столетии считал, что душа содержится в гипофизе, безуспешно искали ее физическую природу. Репортер намекал, что, если душа и впрямь существует, ее, конечно, можно «измерить»: она должна иметь структуру и нейронные связи[440]. Уайт ответил – с долей лукавства, – что мы не можем видеть гравитацию, а видим лишь ее действие, но при этом она существует. Душе, объяснил он, не нужна доступная нашему восприятию физическая структура, потому что душа существует «в четвертом измерении»[441]. Нужно смотреть дальше отношений сознания и организма, настаивал Уайт, и понимать более сложное (с философской точки зрения) триединство сознания, души и тела. Физический, трехмерный орган, мозг, объяснял Уайт, «облекает» душу. Чтобы ее найти, нужно «выйти из физического пространства, в четвертое измерение»[442]. Чтобы представить это в виде образов, потребуется хитрая умственная акробатика: вообразите своего рода многомерную диаграмму Венна, где мозг и организм, лежащие в одной плоскости, пересекаются в другой плоскости с душой, которая пронизывает все незримое расстояние между мозгом и сознанием. Эту странную метафизическую связь во всей ее сложности доктор называл «принципом Уайта».

Наука требует доказательств. Религия требует веры. Уайт никогда не противопоставлял одно другому, но с возрастом он пошел дальше и попытался объединить эти подходы в собственной философской доктрине. Поскольку он никогда не считал, что обезьяны наделены душой, пересадка головы примата не требовала столь сложных философских построений. Но если Уайт настаивает, что материальный человеческий мозг содержит в себе и метафизическую душу, тогда возникает ряд серьезных вопросов. Физические свойства мозга не относятся к душе; при этом мозг служит вместилищем души и в каком-то смысле ее основой. Но сколько мозга нужно человеку? «Макакам с ученой степенью» (обученным в лаборатории Уайта, где он исследовал их способности и навыки до и после гемисферэктомии) для сохранения личности и памяти хватало половины мозга. В Университете Джонса Хопкинса был даже случай, когда девушка с разрушенными височными долями лишилась центра речи, но каким-то образом сумела полностью восстановиться[443]. И были собственные пациенты Уайта, включая того, которому, по мнению доктора, не суждено было выйти из комы: половина его мозга вследствие ударной травмы превратилась в жидкость, и ее пришлось откачать, но этот человек заново научился говорить и даже играть в шахматы[444].