М. Горький

1031

Б. ШОУ

26 июля 1931, Горки.

Дорогой Бернар Шоу!

Болезнь — ангина — мешает мне приехать в Москву для того, чтоб крепко пожать Вашу руку — руку смелого бойца и талантливейшего человека. Три четверти столетия прожили Вы, и неисчислимы сокрушительные удары, нанесенные Вашим острым умом консерватизму и пошлости людей. Мне радостно знать, что день Вашего семидесятипятилетия Вы проводите в стране, которая так высоко ценит Вас, и среди людей, которые начали величайшую борьбу с миром, осмеянным Вами, которые успешно ведут эту борьбу и — победят.

Горький

1032

А. БУБЕНУ

15 августа 1931, Москва.

Товарищу А. Бубен.

Дорогой товарищ —

из пометок на рукописи т. Яншина Вы увидите, что она нуждается в некоторых поправках, особенно на стр. 16-й, где автор допустил словесную путаницу, совершенно задавив смысл.

Серьезной его ошибкой является тот факт, что, поставив вопрос: «Творчество или работа?», — он не предложил читателю объяснения этих понятий. Что такое «творчество»? Высокое, свойственное только исключительно одаренным людям, гармоническое настроение разума и чувства, способное проникать в «таинственные» глубины психики и эмоциональной — подсознательной — жизни человека? Или это нечто более простое, а именно: способность искусно соединять данные опыта — мелкие факты и черточки — в стройное целое, в образы, типы, картины — т. е то же самое, что делает работник науки, когда он из тысяч отдельных опытов создает гипотезу или теорию — орудия познания? В первом случае говорят о творчестве, во втором — о работе. В первом случае мастер словесного искусства не ставит пределов игре своего воображения и капризам субъективизма, во втором — опыт, поток уловленных, запечатленных памятью реальностей ставит воображению более или менее определенные, объективные преграды.

Для нас — это вопросы не токмо лит[ературной] техники, но и лит[ературной] политики, ибо в нашей стране, в наши дни все наше знание должно быть направлено на практические революционные цели, должно влиять на будущее наше Необходимо, чтоб наша литература более или менее определенно, ярко, общезначимо воплощала общие вожделения, мечты, цели класса, который, властвуя в стране, изменяет все условия вкорененного в массы «бытия».

Все это — и многое другое — лежит в границах вопроса «творчество или работа», но автор все это обошел стороной, — он слишком узко понял тему. А нам нужно ставить все вопросы шире, смелее Организуя революционно новые формы бытия, мы должны способствовать и росту и правильной организации нового сознания. В этом месте у нас — разрыв, мы отстаем от действительности, творимой нами. Не думаю, что этот разрыв может быть заполнен изучением работы таких старых писателей, как Горький, Серафимович, Неверов, Подъячев, Гладков, Никифоров и т. д. Нужно подвинуться ближе к текущей, молодой литературе, а не топтаться на одном и том же месте Писатели, названные выше, достаточно изучены, а многие из молодых совершенно не тронуты, хотя они вполне заслуживают серьезнейшего внимания.

По поводу очерка «Дидро».

«Людовик XIV подавил сопротивление феодалов» — на моменте этом следовало бы остановиться более внимательно и подробно. Король не «подавил» бы дворян-феодалов, если б силы дворянства не были уже подорваны раньше борьбой с буржуазией, с городами, с парламентом «Фронда» стоила дворянам дорого. Следовало бы указать, что борьба с крупными феодалами велась еще кардиналом Ришелье и не прекращалась в годы регентства.

В общем очерк «Дидро» требует — на мой взгляд — серьезных дополнений и внимательной чистки языка.

1033

И. П. ШУХОВУ

Конец августа — сентябрь 1931, Москва.

Вы написали очень хорошую книгу — это неоспоримо. Читая «Горькую линию», получаешь впечатление, что автор — человек даровитый, к делу своему относится вполне серьезно; будучи казаком, находит в себе достаточно смелости и свободы для того, чтоб! изображать казаков с беспощадной и правдивой суровостью, вполне заслуженной ими. Вам 25 лет; пишете Вы о том, что видели, когда Вам было 12 лет, и, разумеется, Вы не могли видеть всего, что изображается Вами. Но когда читаешь Вашу книгу — чувствуешь, что Вы как будто были непосредственным зрителем и участником всех событий, изображаемых Вами, что Вы как бы подслушали все мысли, поняли все чувствования всех Ваших героев. Вот это и есть подлинное, настоящее искусство изображения жизни силою слова. Пишете Вы — на мой взгляд — в достаточной мере технически умело, фраза у Вас простая, четкая, и все слова почти всегда стоят на своем месте, не мешая читателю понимать и даже видеть все то, что Вы изображаете.

«Почти всегда» — говорю я, это значит, что — не всегда. Порою, в поисках наибольшей яркости, а может быть, и по небрежности, Вы допускаете кое-какие промахи и даже нелепости. Например: на 1-й стр. «искрящийся свист», — не говоря о том, что слова эти, поставленные рядом, звучат плохо, они дают и неверное представление: свист — не смех, он не «искрится», это звук непрерывный, режущий ухо, металлический, он пронизывает воздух, как длинная острейшая игла. «Облако, похожее на беркута» — напоминает слова Треплева, одного из героев «Чайки» Чехова. «Полыхали заревом глаза озер» — это возможно видеть только с огромной высоты. «Ноздреватым яром в летком плясе кружились вихрастые, раскосые землянки» — это чепуха, непонятный набор слов. «Костистый творог» — тоже нелепица, такая же, как крупичатое молоко или рассыпчатое масло. «Колокольные кресты» — что это значит? Сказали бы проще и точнее — кресты колоколен. «Оприколенные кони» — это тоже очень плохо.

В чистом и широком потоке Вашего языка такие обмолвки и фокусы выделяются крайне резко и раздражают своей неуместностью, фальшью. Я рассматриваю Ваше дело, Вашу работу не с точки зрения мещанского, рафинированного эстетизма, а под углом той законной эстетики, в основе которой лежит биологическое стремление живого организма к совершенству формы, а язык есть живой организм. Чем более экономно, точно, ярко Вы изобразите словами явления социальной жизни — тем более убедительной будет социальная педагогика Вашей книги. Цель у Вас — отличная, формулируете Вы ее совершенно правильно: «показать рост классовой диференциации — расслоения — в казачестве, показать, как национальная борьба перешла в классовую, социальнореволюционную», — это нелегкое и строгое дело! Судя по началу, по первой книге «Горькой линии», Вы должны бы достичь Вашей цели с полным успехом. А поэтому — долой все словесные ухищрения, фокусы, затейливые красивости! Пишите строже, проще. Вы это умеете.

«Садвокас отбросил повод и, растопырив руки крыльями, выпорхнул из седла. Конь всхрапнул, осел на задние ноги и попятился». Это я, читатель, вижу. Но —