– Да уж, – фыркнула девушка, – Нгуен – замечательный собеседник…

– Ты просто не умеешь с ним разговаривать, – отрезал Зет. – Во всяком случае, он знает гораздо больше языков, чем ты. У тебя в активе лишь английский, да французский кое-как, а он, кроме родного вьетнамского, в совершенстве владеет греческим, итальянским, лаосским и камбоджийским. Поэтому не тебе над ним посмеиваться.

И опять Зет ее обыграл, унизил, а ведь, когда начинал разговор, был почти что душка. «Похоже, – мелькнуло у девушки, – у него метод ухаживания такой: как можно сильнее умалить меня. У мужчин ведь разные способы покорения существуют. Можно долго-долго карабкаться на сияющую вершину. А можно, наоборот, эту самую вершину низвести настолько, чтобы она по пояс, по колено оказалась… Тогда мужику ничего не стоит на нее, во всех смыслах этого слова, вскарабкаться… Но если ты решил меня раздавить, Зет, то берегись: я только прикидываюсь глупой блондинкой. Просто для того, чтобы ты меня в полицию не сдал».

– Ты говоришь, – решив ни на какие уколы собеседника не обижаться, заметила Таня, – что ты – человек занятой. Чем же ты занят, могу я узнать? – вопрос между тем прозвучал язвительно.

– Бизнес, – бросил Зет.

– Бизнес – какого рода?

– Импорт-экспорт.

– Какой продукции?

– Преимущественно сельскохозяйственной.

– А-а, ты торговец оливками, – саркастически заметила Таня.

– И оливками тоже, – спокойно ответствовал Зет.

– Разве может торговец сельскохозяйственной продукции изготовить нормальные левые документы?

– А это не твоего ума дело, – с милой улыбкой ответствовал Зет.

* * *

Прошло пять дней. Эти дни оказались для Татьяны, пожалуй, самыми спокойными за весь последний месяц ее жизни.

По утрам Зет куда-то уезжал – верно, по своим оливковым делам. Во всяком случае, когда Садовникова просыпалась, ни им самим, ни его «Мерседесом» уже не пахло. Нгуен подавал ей в столовой завтрак. Кормил не очень вкусно, но сытно – Таня даже стала задумываться (чего с ней не случалось уже бог знает сколько времени), а не наберет ли она лишний вес? Поэтому заставляла себя подолгу плавать в бассейне.

По календарю осень уже перевалила за середину, однако в Афинах стояла прекрасная, даже жаркая погода: к полудню воздух разогревался до двадцати пяти, а то и тридцати градусов; белые облачка, стремительно несущиеся куда-то к югу, даже не грозили дождем; на акациях не появилось ни единого желтого листочка; шелестели на ветру пальмы.

В телевизионных и газетных новостях кровавое ограбление, произошедшее в ходе аукциона, отошло на второй, а потом и на третий план – верный признак, что журналистам нечего о нем писать (потому что полиции нечего сообщить борзописцам).

Жизнь на вилле Зета была бы совсем идиллической, когда бы деятельная натура Тани не томилась в вынужденном заточении.

Она не привыкла доверять другим свою собственную судьбу. Вверять ее в руки кому бы то ни было (даже родным!). Она сама привыкла быть ее хозяйкой!

И всякий день, и не по одному разу, Таня спрашивала себя: а правильно ли она поступает, дотошно соблюдая правила Зета: не делает ни шагу за порог, ни по телефону не звонит, ни в Интернет не выходит? Может, хотя бы в тот момент, когда Нгуен на мотороллере отправляется по магазинам или на рынок и она остается совсем одна, ей стоит сбежать? И добраться до ближайшего телефона-автомата, набрать номер Валерия Петровича?..

Услышать его бесконечно далекий и родной голос и хотя бы сообщить, что она жива. Сказать, где она и что с ней. Но всякий раз Таня останавливала себя. Даже если о «нарушении» не проведает Зет – кто может знать, чьи посторонние уши прослушают ее звонок, чьи чужие и враждебные глаза прочтут ее электронное письмо? Не выдаст ли она себя? Не наведет ли на свое убежище полицию, Интерпол или кого похуже? Тем более что после прошлого звонка отчиму с ней случилось ужасное…

А даже если ее разговор не перехватят враги (кем бы они ни были) – чем, спрашивается, ей может помочь Валерочка? Как он, даже с его огромными связями в дипломатических и разведческих кругах, сумеет протянуть руку помощи беглянке без документов, подозреваемой в совершении уголовных преступлений на территории чужого государства?

И потом, ей почему-то казалось, что, если она выйдет за порог виллы Зета, ей и вправду не будет пути назад. Каким уж конкретно образом, Таня не знала (может, у него всюду видеокамеры скрытого наблюдения натыканы?), но она практически не сомневалась: нарушишь установленный Зетом порядок – он проведает. И не даст ей никакого нового шанса – выгонит, и все. А вновь оказаться на улице – без денег, без документов, разыскиваемой полицией – Тане очень не хотелось.

И она усмиряла свой порыв к действию. И сдерживала желание быть независимой. Ради того, чтоб не попасть в тюрьму, можно и потерпеть.

Единственное, что она проделала, воспользовавшись очередной отлучкой вьетнамца, – уничтожила всяческие следы головы горгоны и ее содержимого. Татьяна не раз спрашивала себя: правильно ли она поступает с гипсовой Медузой и письмом Чехова, и всякий раз внутренний голос не просто подсказывал – он кричал: да! Поэтому голову, до поры хранившуюся в ее комнате, она раздробила на мелкое крошево и закопала ее на заднем дворике виллы вместе с тубусом из-под сигары, в котором хранилось письмо. Двор Зета представлял собой далеко не образец садоводческого искусства: ни Нгуен, ни сам хозяин не появлялись там днями напролет, поэтому Татьяна надеялась, что свежезакопанную ямку никто не заметит. А само взрывоопасное письмо Костенко девушка там же, на заднем дворе, сожгла. Единственное, что осталось: координаты смертельной бомбы – в блестящую Танину память эти двенадцать цифр впечатались намертво: не забудешь, не сотрешь, не выжжешь!

Больше никаких отступлений от размеренной, словно в хорошем санатории, жизни на вилле Зета не случалось. Таня заставляла себя спокойно читать Ивлина Во в оригинале или подолгу беседовать с Нгуеном: вдруг тот проговорится, выдаст, в чем истинная суть Зета, каково его настоящее лицо? Однако развести вьетнамца получалось лишь на краеведческие или кулинарные темы.

И все-таки Татьяне не давало покоя ее нынешнее состояние. Она размышляла, беспрестанно ломала голову: а чем она может помочь себе сама? Как она – в своем стиле, не надеясь ни на кого – сумеет выбраться из переделки, в которую, благодаря неугомонному характеру и несчастливому стечению обстоятельств, опять попала?

* * *

Ангелос и Спирос провернули целую интригу ради того, чтобы в субботу их отпустили на дальнюю рыбалку одних. Ангелос регулярно и методично, всю неделю напролет, сверлил по этой теме мозг родительницы. Спирос действовал тоньше: без понуканий и пререканий мыл посуду и даже сходил с бабушкой на рынок, помог пакеты нести.

Нет, мальчикам и раньше, конечно, лодку доверяли, но позволяли рыбачить только на виду, в той бухте, на берегах которой расположился их городок. Теперь же друзья собрались за мыс – туда, где промышляли взрослые, а также парни постарше. Конечно, там улов был – не сравнить!