Вторые сутки в русском лагере не смыкали глаз ни солдаты, ни генералы. Даже железные нервы Петра не выдерживали огромного напряжения. «Как рассказывали мне очевидцы, – записал в дневнике датский посол, – царь, будучи окружен турецкой армией, пришел в такое отчаяние, что как полоумный бегал взад и вперед по лагерю, бил себя в грудь и не мог выговорить ни слова. Большинство окружавших его думало, что с ним удар. Офицерские жены, которых было множество, выли и плакали без конца». Вопли были слышны и среди придворных дам Екатерины. Петр еще 9 июня предложил ей оставить армию и отправиться в Польшу, где можно было в безопасности и не терпя лишений ожидать конца похода, но Екатерина наотрез отказалась это сделать.

В стан визиря отправился второй парламентер. Шереметев ждал «скорой резолюции».

Визирь ответил согласием вести мирные переговоры, и в тот же день в турецком лагере появился подканцлер Петр Шафиров в сопровождении подьячего, трех переводчиков и двух офицеров для связи. Вопреки ожиданиям визирь не проявил ни высокомерия, ни надменности. Опытный дипломат Шафиров обратил внимание на, казалось бы, незначительную деталь: восседавший по своему обыкновению на подушках визирь предложил сесть и ему. Турецкие чиновники, как известно, учтивостью не отличались. Наблюдательным взглядом Шафиров усмотрел в этом жесте готовность вести переговоры. Все остальное было делом дипломатической техники. Здесь тучный Шафиров проявил присущую ему ловкость.

Для оформления мирного договора понадобилось менее двух суток. Его условия и поспешность, с которой он был заключен, вызвали пересуды современников, затруднявшихся ответить, как Шафирову удалось заключить мир с минимальными уступками. Одни связывали успешное завершение переговоров с дарованиями, ловкостью и проницательностью Шафирова, другие приписывали успех бриллиантам и прочим драгоценностям Екатерины, которая будто бы безропотно пожертвовала их для подкупа визиря, третьи соединяли дипломатические способности подканцлера с щедростью будущей императрицы.

Покров загадочности развеялся несколько позже, когда появилась возможность сопоставить обстановку, сложившуюся в обоих лагерях. Стороны, участвовавшие в переговорах, располагали данными о том, что творилось в их собственном лагере, и не были осведомлены о положении в стане противника.

Визирь, формулируя условия мира, разумеется, не подозревал, что в кармане Шафирова лежала составленная царем инструкция, уполномачивавшая подканцлера на далеко идущие уступки. Ради заключения мира Петр соглашался вернуть все завоеванные территории не только туркам, но и шведам. Более того, царь готов был уступить шведам даже Псков, а «буде же того мало, то отдать и иные провинции».

Эта инструкция была вручена Шафирову 10 июля, то есть накануне его отправления в турецкий лагерь. На следующий день, когда под договором визирь и Шафиров еще не поставили своих подписей, гонец доставил подканцлеру новое предписание Петра, свидетельствовавшее о крайне тяжелом положении русской армии: «ежели подлинно будут говорить о миру, то ставь с ними на все, чего похотят, кроме шклавства» (то есть сдачи в плен). Чтобы избежать плена, царь соглашался вернуть все приобретения: Азов, Таганрог, побережье Балтийского моря – все земли, стоившие стране двух Азовских походов, двух Нарв, Лесной и Полтавы. В жертву отдавалась даже Ингрия с «Парадизом», которым так дорожил Петр.

Всего этого визирь не знал. Располагай он сведениями о том, что царь готов был пойти на огромные территориальные уступки, его запросы были бы не столь скромными, и он ни в какой мере не довольствовался бы лишь возвращением Азова и Таганрога.

Но визирь не знал еще одного обстоятельства, которое, если бы оно было ему известно, наверняка умерило бы его притязания: деморализована ли оказавшаяся в мышеловке русская армия или она предпримет отчаянную попытку вырваться из окружения? В часы переговоров в русском лагере шла лихорадочная подготовка к выходу из окружения. Царь в течение 9–11 июля созывал несколько военных советов, и ни один из них не вынес решения о капитуляции. Если визирь не согласится на перемирие, читаем в решении военного совета 10 июля, то надлежало «сжечь и уничтожить обозы, соорудить из немногих повозок вагенбург (то есть укрепление из повозок) и поместить в нем волохов и казаков, усилив их несколькими тысячами человек пехоты. С армией же… атаковать неприятеля». Другой военный совет, на котором присутствовали весь генералитет и министры, высказался в том же духе.

Наконец, 11 июля до подписания мирного договора военный совет разработал детальный план прорыва окружения: было решено освободиться от всего лишнего, стеснявшего мобильность армии и ее боевые порядки, «за скудоетию пулек сечь железо на дробь», «лошадей артилерских добрых взять с собою, а худых не токмо артилерских, но и всех – побить и мяса наварить или напечь», наличный провиант поделить поровну. Все решения военных советов, принятые в присутствии царя и им санкционированные, характеризуют Петра достаточно определенно: капитуляции он предпочитал сражение, а плену – гибель в бою.

Осведомленность царя о том, что происходило в турецком лагере, тоже была неполной. В русском стане лишь догадывались, но не имели белее или менее точных данных об огромном опустошении рядов турецких войск, произведенном русской артиллерией. Английский посол в Константинополе Суттон доносил в Лондон, что трижды повторенные попытки янычар атаковать русских стоили им 8 тысяч человек. «Очевидцы этого сражения говорили, – продолжал посол, – что, если бы русские знали о том ужасе и оцепенении, которое охватило турок, и смогли бы воспользоваться своим преимуществам, продолжая артиллерийский обстрел и сделав вылазку, турки, конечно, были бы разбиты». Один турецкий паша на вопрос, почему турки поспешили с заключением мира, ответил, что их измучила «твердость» русских войск, что они не рассчитывали встретить в их лице «ужасных противников» и что, наконец, они предпочли избавиться от соседства с русскими, сражение с которыми «будет стоить им много жизней». Не знали в русском лагере и о том, что янычары, получив приказ визира возобновить боевые действия утром 10 июля, отказались его выполнять, заявив, «что они наступать не хотят и против огня москавского стоять не могут». Янычары требовали от визиря быстрейшего заключения мира.

К сожалению, так случилось, что Петр не располагал исчерпывающими сведениями и о боевых действиях своей собственной армии. Дело в том, что конный корпус генерала Ренне, которому было поручено овладеть Браиловом, успешно справился с поставленной задачей. Коммуникации турецкой армии оказались перерезанными, и над турками нависла угроза окружения. Однако депеша Ренне была перехвачена турками и попала не к Петру, а к визирю.

Шведский король получил известие о мире после оформления договора. Тут же он вскочил на коня, помчался в турецкий лагерь и без всяких церемоний ворвался в шатер визиря, где между распаленным королем и не утратившим спокойствия турком состоялся диалог, напоминавший ссору. «Для чего ты без него с его царским величеством мир учинил?» – спрашивал разгневанный Карл. Не давая времени для ответа, король предложил визирю выделить в его распоряжение 20–30 тысяч отборных войск, и он, король, приведет в турецкий стан пленного русского царя.