— Смотрите! — Он потряс кулаком. — Вот вам и честь без всякого тюрбана! Теперь я смогу добиться успеха. Вы увидите, что можно быть хорошим стриженым сикхом! И тогда съедите свои слова.

С этим он покинул свадьбу.

Отец Чоды упал на колени от стыда, мать завыла, а братья и сестры съежились под осуждающими взглядами свидетелей преступления. Жених и невеста не осмеливались смотреть друг на друга — ничего хорошего такая свадьба предвещать не могла. Родственники как один кляли Чоду. Все были потрясены и возмущены его варварским поведением. У каждого имелась собственная теория, почему это произошло. Кто-то утверждал, что дело в чрезмерной образованности — этот умник решил, будто он лучше других. О чем только думал отец Чоды, поощряя сына в получении степени? Всякий ученый заслуживает подозрения. Надо же, винить тюрбан в своих бедах — какое вероломство!

Другие говорили примерно следующее: эта страна — чересчур свободная, молодым трудно обрести необходимый баланс, и подобные вспышки безумия неизбежны. Как жаль, у мальчика такие достойные родители! Хуже всего, что это приключилось на свадьбе. Люди не скоро забудут выходку Чоды… хорошо, хоть волосы отрастут. Может, еще не все потеряно…

А тем временем на кухне женщины, ответственные за угощения, выбирали волосы из еды. Они трудились над кастрюлями, подносами и сковородами, вытягивая волосок за волоском, пока их спины не заболели, а в глазах не потемнело от долгого и мучительного поиска черных прядей святотатства. Стоило им подумать, что одно блюдо спасено, как всплывал еще один «осквернитель». Разве у людей бывает столько растительности на голове? Неудивительно, что ум Чоды помутился — груз-то нешуточный!

Несмотря на их старания, все, кто ел в тот вечер в Каунти-Холле, находили у себя в тарелках черные волоски. Каждый хотя бы раз вытащил изо рта длинную черную нить, и Чода явно оставил у них во рту дурной привкус.

Надо сказать, что последствия его проступка не ограничились тем вечером. Люди были потрясены, сообщество осквернено, грантхи и старейшины почувствовали себя беспомощными. Да и праздничный зал долго не могли привести в порядок. Подобно бледным линиям истории, которую нельзя стереть, волосы появлялись всюду. Несколько лет то один, то другой гость Каунти-Холла вылавливал их из своей тарелки, а те, кто знал о случившемся, думали про себя, не Чодины ли это локоны.

— Однажды на какой-то свадьбе я тоже нашел в дале волос, — с отвращением сказал Раджан, когда впервые услышал эту историю.

— И я! — воскликнула Найна. — А ведь с той поры прошло больше тридцати лет!

— Ну скорей всего это был твой собственный, — заметила Пьяри, поглядев на густую копну сестры — чересчур пышное и неказистое обрамление ее нежного личика. — Это не могут быть волосы Чоды, что за глупости?

— Почему нет? — возразил Раджан и начал считать: — Если в среднем у человека сто тысяч волос и в тот вечер Чода отрезал примерно столько… Наверняка их там еще много.

— М-м-м… — Пьяри пожала плечами. — Это было слишком давно.

— И что? Волосы не испаряются и не сгнивают. Это ужасно живучая штука. — Раджан опустил учебник. — Они целы и невредимы даже тогда, когда все тело уже разложилось.

Остались ли волосы Балраджа в Каунти-Холле тридцать лет спустя — спорный вопрос. Но его имя они преследовали повсюду: Чатта. До конца жизни Чоду узнавали по волосам, которые он когда-то отрезал.

Убежав со свадьбы брата в тот роковой день, он поклялся, что добьется успеха. И сдержал слово. Ему везде сопутствовала удача: то грант получит, то докторскую защитит, то награду вручат. В научном сообществе Чода сделал себе имя благодаря участию в разработке препарата, улучшающего мужскую потенцию, «Виагры» шестидесятых под названием «Осопотент», Так он и сколотил свое состояние. О нем то и дело писали в прессе. Сменялись грантхи, а газетные вырезки о последних достижениях Чоды регулярно приходили на почтовый ящик гурудвары (никто не знал, кто их посылает, а когда спрашивали Чоду, он отрицал). Через много лет его успех перевесил чашу весов, и люди чаще говорили о богатстве стриженого сикха, нежели о его дурном поступке. Когда Чода стал признанным ученым, сообщество вновь прониклось к нему уважением. Индийцы купались в лучах его славы и приговаривали: вот блестящий пример сикха, добившегося успеха в Англии. Со временем паршивая овца перестала быть таковой и смотрелась вполне пристойно в свете софитов. Обвинения в адрес Чоды смягчились, теперь его называли «современным человеком». Эти перемены означали, что блудного сына с радостью приняли бы обратно в сообщество, если бы он раскаялся и захотел вернуться. Но он не захотел. Чода продолжал стричься, и его отношения с сикхизмом были прохладные. Однако и стать истинным англичанином ему не удалось: вложив все силы в попытку интеграции, он слишком много думал о ней, чтобы спокойно пожинать плоды.

Сарна радовалась, что на семью Чоды до сих пор смотрят сквозь призму его старой выходки. Менее приятным было то, что люди все-таки восхищались его мировым успехом. Они с заметным трепетом упоминали его награды, трехэтажный дом в центре Лондона, четырех взрослых сыновей и газетные статьи о достижениях. Сарна же больше любила поговорить о недостатках этого семейства.

В четверг вечером на протяжении всей программы новостей она ерзала, непрерывно теребила полу камеза, то и дело клала ногу на ногу, а маленькая мышца на ее челюсти дрожала, точно Сарна жевала резинку. Ей не терпелось посплетничать о промахе Персини. Когда новости кончились, она тут же завелась:

— Хаи, когда я думаю, что натворила эта камини…

Карам поднял палец:

— Ш-ш-ш! Прогноз погоды.

Сарна впилась ногтями в подлокотник. Пьяри и Найна, которые сидели на полу возле дивана и вышивали одну блузку, еле сдержали смех.

— Хм, завтра снова тепло. Двадцать шесть градусов, — сказал Карам, как будто все остальные не слышали прогноза, и взял газету.

— Я просто вспомнила, что эта камини назвала мужа Рупии «высококвалифицинным», — наконец выпалила Сарна.

— Высококвалифицированным, — поправил ее Карам.

— Я только повторяю, что она сказала. Персини всем твердила: «Будущий муж Рупии должен быть сикхом из приличной семьи и с высшим образованием». Ха! И кто ей достался? — Сарна принялась загибать пальцы: — Ни тюрбана, ни бороды, ни семьи. Видать, она совсем отчаялась.

— Ну, может, у него другие достоинства. Ты же ничего о нем не знаешь. Он наверняка порядочный человек — доктор все-таки.

— Порядочный! Ха! Эта женщина из всего хочет извлечь выгоду. Я лишь пытаюсь понять, что она нашла в нем. Никак не разберу…

— Очень выгодно иметь в семье доктора.

— Он не врач, — вмешалась Пьяри.

— То есть как? — Сарна в нетерпении наклонилась ближе к дочери. Даже Карам выглянул из-за газеты.

— Он профессор, преподает химию в университете, кажется. — Пьяри не отрывалась от рукоделия.