— Ничего.

— Значит, деремся? — поинтересовался демон.

— Нет, спасаемся.

— Но вы превосходите врага в численности и варп-мастерстве, — возразил ёкай. — Ты же понимаешь, что вы способны перебить все живое на станции.

— Может, и так, но тогда эти смертные наверняка погибнут, — указал Азек. — Мы не нашли Каллимака, однако они — важное звено цепочки, и я не пожертвую ими ради мести и утоления жажды сражений.

Менкаура кивнул.

— Тогда мы…

Закончить фразу ему не довелось.

Кин-щиты Клинков Анкауры рухнули с оглушительным хлопком вытесненного воздуха. По коридору промчались клубы леденящего тумана, и за ними пришли дикие создания.

Беспощадные убийцы с самыми холодными сердцами на свете.

В разум Санахта с ревом ворвался неистовый шквал агрессии, рожденный кроваво-красными волчьими рассудками, и легионер пошатнулся. Следом на них с Люцием стремительно обрушилась метель; вскинув руку, атенеец прикрыл визор от твердых, как алмаз, льдинок.

Мечники шагнули в разные стороны, освобождая друг другу место для боя.

На крыльях бури к ним мчались воющие создания — темно-серые, синие, огненно-алые. Лишенные собственных личностей, они подчинялись стайному менталитету, единому рычащему сознанию, что сплачивало их ненавистью.

Когда существа рванулись в атаку, их оказалось слишком много даже для Санахта.

Смердящая псиной тварь с пеной на клыках кинулась на него и пала с рассеченным Соколом горлом. Клинок прошел через тело, неплотное, как морозный дым, и от неожиданности воин на миг потерял равновесие.

Сзади его атаковала тень с черно-багряными глазами.

Опустив плечо, Санахт вонзил Шакала в подмышку фантома, и тот с завывающим хохотом распался на куски. Тут же бок мечника обожгло болью — зазубренное копье пробило его доспехи.

— Бейтесь в открытую, чтоб вас! — выкрикнул легионер, стараясь удержаться в нужном Исчислении и отыскать в свирепом вихре отдельный разум.

Ветер протяжно заулюлюкал. Неужели буря насмехается над ним?

— Так, как бьешься ты, колдун? — произнес кто-то у плеча Санахта.

Крутнувшись на пятках, мечник взмахнул клинками крест-накрест.

Никого, только вой внутри разума. Атенеец сорвал шлем.

Нечто массивное тут же врезалось в Санахта, и противники неуклюже рухнули. Ударив наугад эфесом Шакала, отпрыск Магнуса услышал приятный хруст и звериное ворчание. В ответ враг с треском впечатал кулак в скулу мечника, расколов кость.

Над Санахтом навис воин с черными, как смоль, волосами. Пышную гриву и бороду он заплетал в косицы, пропуская их через железные и костяные кольца. Физиономия Волка больше напоминала звериную морду: с неровных острых зубов под растянутыми в усмешке губами капала алая слюна, зрачки обоих глаз — бионического и живого, с медно-красными искорками, — расширились так, что занимали почти всю склеру.

Мечник двинул неприятеля лбом в лицо.

— У Балегюра башка твердая, как Этт! — хмыкнул фенрисиец, отвечая таким же ударом. — А вот у колдуна голова мягкая.

Перед глазами Санахта сверкнула ослепительная вспышка; ему померещилось, что кусок черепа вдавился в мозг. Острая боль парализовала мечника. Выронив оба клинка, он беспомощно задыхался, пока Космический Волк голыми руками сдавливал ему глотку.

Воин Магнуса неотрывно смотрел в глаза своего губителя, не понимая, как столь примитивный варвар одолел его — лучшего мечника среди Астартес, несравненного бойца. То, что Санахту выпала такая банальная смерть, казалось ему чудовищно несправедливым.

Потом раздался треск, как при разряде молнии, и Балегюр перестал ухмыляться.

Его голова откинулась назад, как у пса, которого дернули за поводок.

Здоровый глаз Волка выпучился, и Санахт увидел, что шею противника захлестнул кнут, словно змея стянула кольца. Фенрисиец вцепился в удавку, но та продолжала затягиваться омерзительными волнообразными рывками. Аркан вгрызся в плоть, между пальцев Балегюра заструилась кровь.

За спиной дикаря возник легионер без шлема, неописуемо прекрасный, будто пришедший из грез. Мечник узнал эти аристократичные черты и копну выбеленных волос, но тут же с уверенностью понял, что видит предсмертную галлюцинацию. Как еще объяснить появление здесь Фулгрима?

Самый идеальный представитель Легионес Астартес подошел к ним плавными движениями опытного убийцы.

Убийцы, знакомого Санахту.

— Нет, этого ты не убьешь, — сказал Фулгрим голосом Люция и туго натянул кнут. — Он мой.

Фенрисиец, крутнувшись на месте, вскочил, выхватил увешанный талисманами пистолет и выстрелил навскидку. Люций, оттолкнувшись ногой от стены, ударил сверху; его клинок опустился, как лезвие гильотины. Рука Балегюра упала на пол, отрубленная в локте.

Еще в воздухе Люций провел второй выпад и приземлился на три точки, отклонив меч в сторону.

Волк рухнул на колени уже без верхушки черепа выше лба. Он потянулся было к Люцию, но с грохотом повалился ничком, и его мозги вытекли на каменные плиты.

— А без театральщины нельзя? — прохрипел Санахт.

— Я ведь убил его, разве нет? — парировал Люций.

Признав его правоту, атенеец поднялся на локте. Внимательно глядя на перерожденного мечника, он лишь смутно замечал доносящиеся из-за спины Люция выстрелы, лязг стали и блеск эфирных энергий.

— Твое лицо… — произнес отпрыск Магнуса.

— Тебе нравится? — ухмыльнулся Люций. — Я планировал обнажить голову с большим эффектом, но один из чертовых зверей подобрался так близко, что сумел повредить мне шлем.

Санахт хотел что-то ответить, но резко вскинул голову, ощутив внезапный укол ментальной боли. Он почувствовал неподалеку яркий разум убийцы — рассудок, совершенно свободный от дикости Волков. Когда-то его почти разрушили годами унижений и горя, но затем отточили до гибельной остроты жизнью в аскезе и тренировками, не уступающими циклу обучения легионеров.

— Слева от тебя! — выкрикнул атенеец и выбросил руку вперед, воздействуя остатками своей мощи на изогнутый клинок, который устремился по дуге к крошечному просвету в горжете неотразимого мечника.

Легионеры обладали нечеловечески быстрыми реакциями, но этот выпад совершил истинный мастер, который выбрал кратчайший путь к цели.

Даже Люций не успел бы увернуться.

Из-за сотрясения мозга и того, что Санахт не поднялся в Исчислениях, его кин-толчок вышел слабым и лишенным фокусировки, как у послушника.

Он изменил траекторию клинка всего на три миллиметра.

Но вместо плоти Люция меч, рассыпая искры, пробороздил горжет. У сына Фулгрима расширились зрачки, и атенеец прочел в выражении его лица досаду на то, что вопрос остался без ответа.