Dr Lerner said – ego – consciousness must vanish… but I must be happy but not feel abandonment and loneliness…

Dr Lerner said that I have false sexual relationships because of my being emotionally depressed and deprived.

Dr Lerner said that negative emotions form the block of hatred corking up loving and sexuality. And I can t get into the part of my personality where love is I have anxiety and fair of orgasm.[14]

Я так его понимала, что я как матрешка. Внутри у меня самая маленькая матрешка – любовь, затем матрешка побольше – ненависть, затем self – как это по-русски? Что-то вроде… в общем, я сама. Теперь мне кажется – ужасная чушь, зачем я потратила столько денег? Чтобы узнать, что я матрешка из ненависти и любви? Так я думаю, все люди такие…

В общем, вся эта терапия сводилось к тому, что я какая-то не такая, типа моральный урод, который сам в себе закрыл способность любить.

– Слышишь, а у кого из нас больше amount of pleasure? Ну, количество удовольствия у кого больше, у тебя или у меня? – спросила я.

Про amount of pleasure говорил Dr Lerner, спрашивал, нормальное ли количество удовольствия я получаю от секса… Откуда мне было знать, какое количество нормально? Я думала, чем больше, тем лучше.

– А почему тебе это важно? Какая разница, кому сколько?

Да, действительно, какая разница? При чем здесь amount of pleasure, при чем здесь self, при чем здесь ego-сознание? Это все не важно. Важно, что я его люблю. Все, что говорил Dr Lerner, – ерунда, чушь. И нет у меня вообще никакого self, никакого ego-сознания, и на amount of pleasure мне наплевать с высокой колокольни!

Я впервые задумалась о том, что старею, в двадцать один год. Вроде бы смешно, что так рано. В старых романах, которые я перечитала очень много по программе и сверх программы, полноценной героине обычно было восемнадцать лет. А если ей, например, двадцать три, она считалась уже почти старой девой, в общем, второй сорт. Теперь, когда мне тридцать шесть, мне это смешно.

Но теперь, когда мне тридцать шесть, я взрослая, состоявшаяся женщина… Теперь я могу наконец-то получить то, что я хочу?! И никакая я не матрешка, состоящая из ненависти и любви, а просто я его люблю, я теперь матрешка из одной любви!

Я хочу Андрея. Хочу его себе навсегда.

Максим

И уже через неделю состоялись мои переговоры с «Мишкой».

Конечно же, телефон на визитке оказался телефоном секретаря, и мне пришлось несколько дней пробиваться сквозь кордоны, отделяющие олигарха Мишку от простых смертных вроде меня.

Конечно же, в отсутствие Даши всю Мишкину демократичность как ветром сдуло, и я уже обращался к нему «Михаил Михайлович». Ему нравилась почтительность, и, если бы я поклонился ему поясным поклоном, он бы не возражал. Только Даша с ее детским желанием не замечать никаких реалий могла так небрежно расцеловаться с этим бизнес-монстром в кафе – а-а, олигарх, привет…

Конечно же, Михаил Михайлович оказался отнюдь не знатоком искусства Серебряного века, а самым настоящим бывшим бандитом.

Я хотел пошутить, спросить – почем сегодня брали нефть? Но передумал – зачем шутить с банкоматом? К тому же я немного его побаивался, ну и что?.. Ведь это жена бывает бывшей, а бандит нет.

Противно, конечно, что я так его стеснялся, так стушевался, смешался… Но деньги – такие огромные нечеловеческие деньги, хочешь не хочешь, они оказывают на человека гипнотическое воздействие. Я говорил с ним и чувствовал, как по моему лицу гуляет гадкая улыбка, одновременно заискивающая и покровительственная, – как будто я разговариваю с идиотом, стараясь не показать ему, что он идиот.

Я сделал попытку рассказать ему о книгах, но олигарх не пожелал меня слушать. Выглядел он скучающим и одновременно беспокойным, немного даже подергивался, словно пытаясь вылезти из самого себя, словно ему было тесно в ботинках, в костюме, в кабинете… И что этот тупой банкомат будет делать с моими книгами, с моими футуристами, что?!!

Хвастаться будет, вот что. Лениво поводить рукой в сторону книг – вот, мол, и мы тоже коллекционеры, покровители муз, не все же нам душегубствовать, мы теперь футуристами балуемся… Потому что Михаилу Михайловичу кто-то давно уже рассказал, что Серебряный век – это все в одном флаконе: и модно, и достойное обрамление его интерьеров, и хорошее вложение капитала.

Трехминутная беседа с олигархом навела меня на мысли об успехе. Что такое успех, такой успех?.. По дороге к такому успеху теряется то, се, честь, совесть и разные другие мелочи – это понятно, это общее место. Но ведь человек по дороге к успеху не теряет того, чего у него никогда не было. Думаю, такой Михаил Михайлович сразу родился без чести и совести. Не думаю, что такой Михаил Михайлович медленно в мучительной борьбе с собой их терял или случайно обронил. Просто, когда он был ребенком, он еще не знал, что у него их нет.

Обсудил свои мысли с Дашей, она сказала, что в принципе согласна, но не согласна с тем, что ее Мишка без чести и совести. Дашу с ним связывают воспоминания о Нине Николаевне, чудесной воспитательнице в их детском саду.

– У него есть честь и совесть, точно есть!.. Я всегда опаздывала за Мурой, а Мишка приходил за ребенком пораньше и помогал Нине Николаевне одевать остальных детей на прогулку… – задумчиво сказала Даша.

Сказал Даше, что думать обо всех хорошо – не признак большого ума.

Конечно же, Михаил Михайлович препоручил меня своему помощнику-адъютанту – денщику – камердинеру Мише. Дал ему задание «купить чего людям показать не стыдно». Михаил Михайлович называл Мишу на «ты», а себя на «мы» – мы посмотрим, мы решим…

– Вы будете иметь дело только с Мишей, – сказал мне Михаил Михайлович, и я понял, что его визиткой в дальнейшем пользоваться не нужно.

Далее были еще одни переговоры, с Мишей – адъютантом его превосходительства. Конечно же, Миша – адъютант его превосходительства оказался редкостным хамом и жуком, но и это уже не имело никакого значения.

Миша-адъютант, в свою очередь, не пожелал говорить о книгах – дескать, он не по этой части. И задал мне всего лишь один вопрос: откуда дровишки? Наследство официальное или криминал? Я честно сказал – не официальное, но и не криминал.