* * *

Анжелика опомнилась, лишь когда колокола церкви Святой Оппортуны прозвонили к заутрене. Ее щеки раскраснелись, веки налились свинцом, руки отнимались от тяжести блюд и кувшинов, а губы горели от дерзких поцелуев мушкетеров-усачей. Но молодая женщина мгновенно оживилась при виде золотых монет, которые сосредоточенно пересчитывал Буржю.

Она воскликнула:

— Не правда ли, мы славно потрудились, мэтр Жак?

— Конечно, моя девочка. Давненько в моем трактире не было таких праздников! А эти господа оказались достаточно щедрыми, хотя сначала их плюмажи и рапиры напугали меня.

— Как вы думаете, они приведут к нам своих друзей?

— Вполне возможно.

— Вот что я хочу предложить, — заявила Анжелика, — я буду помогать вам со всеми моими подопечными: Розиной, Лино, Флипо и, конечно, обезьянкой. А вы будете отдавать мне четверть вашей прибыли!

Ротисье нахмурился. Подобный способ ведения дел все еще казался хозяину трактира весьма рискованным. Он не был уверен в том, что в один прекрасный день у него не возникнут неприятности в гильдии или с купеческим старшиной Парижа. Но удачная пирушка и успех затуманили ему голову, и мэтр Буржю не смог противиться уговорам Анжелики.

— Мы подпишем контракт у нотариуса, — продолжила молодая женщина, — но будем держать его в тайне. Вам совершенно ни к чему, чтобы об этом судачили соседи. Скажете всем, что я ваша родственница, которую вы приютили, и что теперь мы работаем всей семьей. Вот увидите, мэтр Жак, у меня предчувствие, что дела у нас пойдут просто отлично. Все жители квартала будут нахваливать вашу торговую смекалку, а многие станут вам завидовать. Матушка Маржолен уже говорила мне о торжественном ужине цеха торговок апельсинами с Нового моста, они отмечают свой праздник в день святого Фиакра[60].

Поверьте, вы очень выиграете, если оставите нас в харчевне. Смотрите, на этот раз вы должны мне вот столько.

Она быстро отсчитала причитающуюся ей долю и умчалась прочь, оставив почтенного ротисье в некоторой растерянности, зато в полнейшей уверенности, что он уже стал процветающим торговцем.

Анжелика вышла во двор, чтобы вдохнуть свежего утреннего воздуха. Кулак с зажатыми в нем золотыми монетами молодая женщина прижала к груди. Это золото — ключ к свободе. Конечно, мэтр Буржю тоже не останется внакладе. Но при этом Анжелика подсчитала в уме, что если ее маленькое войско сможет питаться тем, что остается после праздничных пирушек, а этих пирушек, благодаря их совместным усилиям станет больше, то в конечном итоге у нее появится целое состояние. Тогда она сможет взяться за что-нибудь иное. Например, почему бы ей не воспользоваться патентом, который принадлежит Давиду Шайю и который дает право на изготовление этого экзотического напитка, шоколада? Конечно, бедный люд не сможет оценить столь диковинное лакомство, но светские щеголи и придворные жеманницы, жадные до всего нового и необычного, помогут сделать его модным.

Анжелика уже видела в своих мечтах кареты знатных дам и разодетых сеньоров останавливающимися на улице Валле-де-Мизер.

Она встряхнула головой, чтобы рассеять мечты. Не стоит загадывать чересчур далеко. Ее положение все еще столь ненадежно, столь шатко. Нужно копить, копить и копить, как поступают трудолюбивые муравьи. Богатство — вот ключ к свободе, к возможности не умереть, не увидеть, как умирают дети, а смотреть, как они улыбаются. «Если бы на имущество не был наложен арест, — подумала молодая женщина, — возможно, я бы могла спасти Жоффрея!» Она еще раз тряхнула головой. Она больше не должна думать об этом. Ведь каждый раз, когда Анжелика вспоминала о муже, ее кровь словно застывала, ей хотелось уснуть вечным сном — сном, уносящим на своих волнах, как тихое течение реки.

Она больше не будет об этом думать. У нее теперь одна цель: спасти Флоримона и Кантора. Она будет копить и копить!.. Свое золото она положит в деревянный сундучок — драгоценную реликвию, свидетельницу гнусных времен, куда она уже спрятала кинжал Родогона-Египтянина. Отныне рядом с бесполезным железным оружием будет лежать золото — оружие, дарующее власть.

Анжелика подняла глаза к сырому небу, где уже блекли отблески золотистого рассвета, уступая место тяжелому свинцово-серому дню.

На улицах послышались крики торговцев водкой. У входа во двор какой-то нищий затянул свою печальную песню. Присмотревшись повнимательней, Анжелика узнала Черного Хлеба. Да, это был Черный Хлеб, в своих лохмотьях, со своими ранами и вечными раковинами вечного нищего паломника.

В страхе Анжелика бросилась на кухню и, схватив краюху хлеба и миску бульона, отнесла их нищему. Из-под седых кустистых бровей на молодую женщину глянули жестокие и злые глаза.

Ноябрь 1661

ВСЕ последующие дни Анжелика металась между кастрюлями мэтра Буржю и цветами матушки Маржолен. Цветочница попросила ее помочь, потому что приближался час появления на свет королевского наследника и все почтенные торговки были по горло загружены работой.

Наконец, ноябрьским днем, когда цветочницы собрались на Новом мосту, зазвонили дворцовые куранты. Их перезвон подхватили часы Самаритянки, а вдалеке раздались выстрелы пушек Бастилии.

Весь парижский люд замер в ожидании.

— Королева родила! Королева родила!

Затаив дыхание, толпа считала:

— 20,21,22…

С двадцать третьим залпом люди принялись хватать друг друга за руки. Некоторые утверждали, что слышат уже двадцать пятый выстрел, другие — что двадцать второй. Оптимисты опережали события, пессимисты отставали от них. Но звон не прекращался, ему вторили пушечные раскаты, они обрушивались на Париж подобно мощному ливню. Сомнений не оставалось: МАЛЬЧИК!

— Дофин! Дофин! Да здравствует дофин! Да здравствует королева! Да здравствует король!

Люди стали обниматься. Новый мост взорвался песнями. Толпа закружила в ритме бешеной фарандолы[61]. Ставни лавок и мастерских захлопнулись. На площадях забили фонтаны вина, а на улицах королевские слуги установили огромные столы, которые ломились от пирогов и мармеладов.

Вечером на берегу Сены, прямо напротив Лувра, был устроен фейерверк, поразивший воображение парижан. В воздухе, прямо над водой, парил огромный корабль, окруженный морскими чудовищами, извергающими снопы искр; эти чудовища символизировали врагов Франции. Прекрасный всадник на вздыбленном боевом коне прыгнул прямо с крыши галереи Лувра и пронзил чудищ сияющим копьем. Монстры рассыпались мириадами разноцветных насекомых.