Я вернулась в Сопот, по пути анализируя ситуацию. Не было сомнений, он обманывал нас обеих. В Гранд он переезжал вовсе не от бессонницы, а из-за этой гетеры. Если бы он потом ее просто соблазнил, все было бы хорошо, то есть, не хорошо, а просто и ясно. Но он вместо любовного похождения придумал ложь, которая его полностью исключила. Значит, ему нужно что-то совсем другое. На кой черт он носится по врачам?..

Мне пришло в голову, что его интересует вовсе не дива, а именно врачи, и он выбрал такой своеобразный путь к ним. Что может быть во врачах?.. И почему я не могу про это знать?.. Я подумала, что возможно в дело замешан полковник, что секрет возник из-за подозрения меня в краже дурацких бриллиантов, что кто-то проглотил эти бриллианты и какой-то хирург добыл их хирургическим путем, а теперь их надо добыть из хирурга, с этой целью Марек отправился в Варшаву, коварно избавившись от меня, и что специально для этого он и приехал со мной в Сопот. Чтобы убрать меня из Варшавы.

Я сидела в машине, на стоянке перед Гранд-отелем, постепенно выдвигая все более точные гипотезы. В тот момент, когда я уже склонялась к мысли, что дива тоже, своим путем, отправилась в столицу, я увидела, как она выходит из отеля. Понятно, что я не раздумывая отправилась за ней.

В качестве объекта слежки она была неинтересной. Она зашла в фотомастерскую на той же улице и забрала заказанные фотографии, я видела это через окно. Потом она вернулась в отель. Затем снова вышла и отправилась на почту. Послала письмо. Заказное. Вернулась. Я сделала перестановку в комнате, чтобы можно было сидя за столом не терять из виду входа в Гранд-отель.

На следующий день я начала терять терпение. Эта кретинка приехала к морю, чтобы торчать в номере с видом на стоянку? Из-за нее и мне вести такой образ жизни?

Через два дня она вышла на свежий воздух только однажды, опять на почту, где получила какое-то послание до востребования. Это окончательно меня разозлило, я решила, что теперь она просидит в номере целые сутки без перерыва, и выбралась прогуляться по пляжу.

Я медленно волочилась в сторону Гдыни, не глядя по сторонам, задумчиво уставившись под ноги. Я поняла, что ночью был шторм, свежий след волны находился далеко от моря. Я свернула к этому следу, надеясь найти кусочки янтаря, людей в такое время и такую погоду здесь ходило немного, а те, что ходили, могли плохо видеть. С недовольством и обидой я присмотрелась к слишком многочисленным для моих планов отпечаткам ног на высыхающей поверхности и шла между ними, все еще веря, что здесь были только слепые.

Вдруг мне показалось, что я увидела что-то знакомое, такое, на что следовало обратить внимание. Впечатление было таким сильным, что я остановилась, пытаясь отгадать, что это могло быть. Я обернулась, посмотрела под ноги, у меня мелькнула надежда, что я заметила кусочек янтаря, и сразу этого не поняла. Я вернулась на несколько шагов и просмотрелась повнимательнее. Никакого янтаря не было, зато на песке, среди мусора, виднелся четкий отпечаток каблука.

Этот след я прекрасно знала. Каблук принадлежал правому мужскому тапку и был обрезан достаточно характерно, с одной стороны был полукруглый вырез. При мне Марек наступил на какой-то гвоздь, торчащий из досок у входа на пляж, и на моих глазах аккуратно отрезал оторванный гвоздем кусок. На влажном песке каблук отпечатался очень точно.

Я стояла над следом, смотрела на него, как собака на кость, и пыталась понять, что это значит. Тапочек Марек у меня не оставил, забрал их собой в рекомый Щецин. Мы ходили здесь миллион раз, но невозможно же, чтобы след оставался здесь нетронутым столько времени, как минимум, трое суток… Тут люди ходят, кроме того, ночью был шторм…

От выводов мне стало жарко. Ночью был шторм, следы появились сегодня утром, он должен быть где-то здесь! Он отнюдь не сидит в Варшаве, он в Сопоте, шатается по пляжу, прячется от меня, черт знает где и черт знает зачем. О боже, что это?!. Я не верю в существование двух правых мужских каблуков одинаково поврежденных!

Мне вспомнился Карол Мэй, я всегда с энтузиазмом относилась к игре в индейцев. В детстве я получала впечатления в диких прериях, протянувшихся над речкой, за городской бойней. Я собственноручно сделала себе лук, стрелы которого здорово цеплялись за шторы, у меня был головной убор из индюшачьих перьев, который, по неизвестной причине, приводил в панику кота. Я внимательно изучала следы и мне даже удавалось отличить след человека от следа коровьего копыта. Теперь я попыталась воспроизвести в памяти все знания в этой области.

Следов обрезанного каблука было много, но не таких четких, как первый. Я заметила несколько ведущих в сторону Гдыни и исчезавших. Возле моря их не было, следовательно он должен был углубиться на побережье. Я перестала смотреть под ноги и взглянула вперед.

На краю леса стоял сарайчик, точнее киоск, вероятно работающий летом, а сейчас наглухо забитый досками. Приблизившись к нему я нашла еще один след. Песок тут был почти нетронут, но сыпучий, в нем было трудно что-то выделить. Я обошла сарайчик вокруг и с обратной стороны, ближе к лесу, увидела еще несколько подрезанных каблуков. Почва здесь была плотнее, следы отпечатались отчетливо и вели в две стороны – в лес и из леса. Следы из леса были свежее, в одном месте они наложились на другие. Он пошел и вернулся. Господи, что это значит?!!.

Я заглянула в сарайчик, в щель между досками, зачем, неизвестно, трудно было представить, чтобы Марек бросил номер в отеле, комнату, роскошь и любимую женщину для того, чтобы поселиться в брошенной собачьей будке на пляже. Разве что ему невыносимо надоели бабы, дива и я, и он возжелал спокойствия и одиночества… В сарае было темно, как в кишках у негра, я совсем ничего не увидела.

Дух Карола Мэя все еще кружил надо мной. Испуганная и взволнованная я подумала, что если использую следы Марека, он, несомненно, обнаружит мои. Он десятки раз отмывал грязь с моих тапочек, могу поклясться, что он запомнил каждую извилинку их подошвы! Начнет подозревать и, черт его знает, что сделает, этого допустить нельзя…

Сотворив с недюжинными усилиями большую метлу, я угрюмо решила, что вся эта цепь странностей, из которых я столько недель не могу выпутаться, становится все более обременительной, и требует от меня все большего напряжения. Эпохальный роман Басеньки с паном Паляновским превратился в преступную деятельность, а моя личная большая любовь приобретает все более оригинальные и нетипичные формы. Бог знает, во что превратится он…

Метла получилась очень даже неплохой, я оглянулась, не смотрит ли кто за мной, после чего прилежно подмела почти половину пляжа, с особой старательностью возле сарая. Возвращалась я по воде, а использованное изделие выбросила в корзину для мусора у Гранд-отеля.

Все представление приобрело в высшей степени загадочные черты. Я допускала возможность, что Марек прячется не столько от меня, сколько от дивы, которая настойчиво принуждает его к лечению. Возможно он боится уколов, а может, папочка-врач просветил ее насчет состояния его здоровья, и теперь, если он не желает последствий, ему не остается ничего другого, как убраться с ее глаз. Полностью с ней порвать он, по-видимому, не может и следит за ней, оставаясь в тени. Дива целыми днями абсолютно ничего не делает, кто знает, не компенсирует ли она это безделье по ночам. Похоже, что она перестроилась на ночной образ жизни…