Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Или так казалось ему — измотанному беспрерывной нервотрепкой прошедших дней?
Старпом остановился у двери каюты штурмана.
Донесся мягкий щелчок ключа, и он вошел в каюту.
Каменцев, покусывая пересохшие от волнения губы, погрузился в ожидание.
Через пятнадцать минут с противоположной стороны коридора показался штурман.
Каменцев замер, ощущая, как деревенеют пальцы, прижимающие к пазу косяка зеркальный прямоугольник.
Штурман достал ключ и уже хотел вставить его в паз замка, но передумал: склонившись к двери, прислушался, затем неуверенно осмотрелся по сторонам, а после согнутым указательным пальцем постучал в дверь.
Ответа не последовало.
На лицо штурмана легла тень озабоченности. Он прислонил ухо к пластиковой облицовке, но, не различив за ней, видимо, ни малейшего звука, ожесточенно и настойчиво заколотил в дверь кулаком, с беспокойством вопрошая:
— Кто там?!
Ответа он вновь не услышал и потому усилил напор, колотя в дверь уже коленом, но тут она внезапно и легко отодвинулась, после чего до Каменцева донесся неясный разговор, в котором голос штурмана — неожиданно визгливый и требовательный — выделялся на фоне другого, уверенно–безмятежного, старпомовского, но диалог быстро оборвался, смененный в одно мгновение наступившей тишиной.
Прошло еще около получаса, дверь каюты снова открылась, из нее, недоуменно пожимая плечами, вышел Сенчук, со вздохом закрывший замок с наружной стороны и отправившийся восвояси в сторону, противоположную той, где располагалась каюта судового врача.
Тем самым, к огромному облегчению Каменцева, старпом избавил его от необходимости спешного и незаметного задраивания двери, чей звук мог разоблачить тайное наблюдение за ночным коридором.
Присев на диван, Каменцев, отдуваясь, долго качал головой, одновременно растирая онемевшую руку.
Сам собой напрашивался вывод: здоровяк старпом, наотрез отказавшийся от вакцинации, наверняка связан со штурманом какими‑то таинственными взаимоотношениями и также наверняка имеет биографию сложную и загадочную.
Не оставалось сомнений и в том, что теперь ему, Каменцеву, жизненно необходимо отыскать надежного соратника, ибо, как он с растерянной усмешкой подумал, один в поле не трактор…
Но с кем можно говорить не просто откровенно, но и в расчете на дельный совет?
Вновь всплыла кандидатура Крохина, прислуживающего ныне пакистанцу. Нет, с Крохиным связываться не стоило. Уже хлебнулось благодаря ему горюшка, и в добавке нужды нет.
Оставались двое: Забелин и Уолтер.
Однако Забелин поддерживал явно дружеские отношения со старпомом, часами просиживал в его каюте, и данный факт Каменцева теперь здорово настораживал.
Теперь — Уолтер, попавший на судно явно по случаю, открыто выражавший досаду перед плаванием в безрадостных северных водах и с видимым нетерпением дожидавшийся, когда "Скрябин", минув предполярную Атлантику, окажется в благодатных тропических широтах.
Этот жизнерадостный и уверенный в себе человек отличался открытостью, доброжелательностью и совершенно не скрывал, что своим пребыванием на "Скрябине" преследует чисто коммерческий интерес, расценивая данное экзотическое путешествие как одну из досадных издержек бизнеса.
Ни малейшей тени актерства, равно как и заискивания перед кем‑либо, в Уолтере не было, свое наплевательское отношение к экспедиции он выражал открыто, а кроме того, на днях у коммерсанта вышел из строя телефон спутниковой связи, и он устроил прилюдный скандал капитану, требуя соединить его с Америкой, где у него буквально прогорали какие‑то контракты.
Капитан бесстрастно и ровно объяснял взволнованному бизнесмену, что использование спутниковой связи судна в частных интересах недопустимо, но в итоге сдался, попросив подготовить факсимильное послание, ибо за стальную дверь, где располагались связисты, никто, кроме него, не допускался.
Подобное предложение ввергло Уолтера в бешенство, он разразился ругательствами, говоря, что выставит дикие штрафные санкции заказчику экспедиции, но на капитана подобные угрозы ни малейшего впечатления не произвели, и коммерсанту пришлось тащиться к Крохину, также обладавшему персональным телефоном.
Чем закончилось его общение с прихвостнем пакистанца, Ка–менцев не ведал.
Итак, особенного риска в откровенном разговоре с Уолтером не виделось. Необходимость же в таком разговоре назрела подобно болезненному нарыву, и он, не без иронии сопоставляя свой нынешний статус практикующего медика с каверзами создавшейся ситуации, приходил к заключению, что обязан данный нарыв вскрыть, руководствуясь всеми правилами добросовестной хирургии: то есть выверенно, соблюдая каноны прямой и обратной антисептики. Чтобы и инфекцию не внести, и самому не замараться.
В подобном мероприятии Уолтер представлялся ему надежным и хладнокровным ассистентом.
Череда больших и малых удач, доставшихся ему ценой изрядных нервных перегрузок, закончилась тем, что набитый контрабандой сорокафутовый ребристый контейнер, крашенный суриком, скрылся в трюме, а ключ от замка был торжественно передан Крохину, не ведавшему, правда, что предусмотрительный Сенчук изготовил себе дубликат.
Проникнув в контейнер, он сподобился лишь на горькую и понятливую усмешку, обнаружив в ящиках, заставивших стальную полость, брикеты пластида, упакованные в вощеную бумагу. В трех плотных картонных коробках находились детонаторы и автоматы с боезапасом, выступавшим, видимо, в качестве тех самых цветных металлов, о которых плел ему мафиозо.
Раздумья Сенчука были недолгими: автоматы предназначались для сугубо внутреннего использования в той или иной критической ситуации, а пластид наверняка перегрузится на иное судно, которое рано или поздно должно подойти к "Скрябину".
Однако будущее взрывоопасной контрабанды занимало Сенчука в степени незначительной. Теперь ему оставалось завершить собственную, уже принципиально выигранную партию, избегая опрометчивых ходов.
Возможность же совершения таковых обусловила чисто техническая проблема, связанная с размещением членов экспедиции по элитарным каютам, в результате чего, прибыв на "Скрябин", Сенчук с большим неудовольствием обнаружил, что катастрофически опоздал к дележу апартаментов и его бывшую площадь оккупировал штурман, не без удовольствия на ней разместившись.
Понять штурмана не составляло труда: прошлое корабельное жилье ответственного офицера госбезопасности отличалось простором и отменной меблировкой. Уютная кожаная мебель, ковры и письменный стол красного дерева каким‑то непостижимым образом остались неразворованными, в чем виделась заслуга бывшего покойного капитана, избравшего, видимо, после изгнания Сенчука на сушу данное помещение в качестве своей резиденции.
Естественно, предложить штурману совершить обмен на куда более скромную каюту, выделенную старпому, было делом напрасным.