Все её дальнейшие жесты, похоже, провоцировали его, дабы окончательно вывести на чистую воду. Она присела рядом на стул, у него перед носом отсвечивались тёсаные шарниры её сомкнутых колен, подогнутые голени напоминали вазы с остроносыми концами в чёрных туфлях, но сильнее всего в этой эротической композиции с невинным соблазном дразнил тёмный треугольник между обрезом юбки и сжатыми ляжками. Сергей украдкой ловил это зрелище, и почти осязаемыми фрагментами крутились в нём воспоминания о её ажурных трусиках на выточенных бёдрах, о бархатно отливе её бледно-смуглых ног и нежной впадине пуповины на ровном, как песчаная гладь, животе.

Она будто застыла ,по-кошачьи прогнув спину и чуть подавшись к нему. Только глаза играли то испугом, то лукавством сквозь поволоку бархатных ресниц. Сергей взял фломастер и угловато начертал: «Не скоро мне встать на ноги». Потом добавил вразмах: «Женой будешь?». Он не заметил её выражения лица, но сразу услышал решительный шорох фломастера в размашистом, почти на всю страницу, ответе, который она поднесла к его лицу. «да». Лицо её просияло с чистой детской радостью в глазах. Она прислонилась своими губами к его лицу, окутывая дурманящим ароматом духов, и вдруг Сергей ощутил её руку на его окаменевшем члене.

- С ним, я смотрю, у тебя всё в порядке. Надеюсь, что и всё остальное скоро восстановится, - тихо проговорил она.

Она нашла самую удачную уловку, чтобы окончательно раскусить его притворство относительно столь удручающего состояния его здоровья. И все равно игра продолжалась.

«Когда распишемся?».

- Когда захочешь.

«Я тебе позвоню», - снова написал он на подставленном ею планшете.

По прошествии нескольких дней адвокат довёл до сведения Сергея настояние совета директоров компании оставить занимаемую им должность по собственному желанию, либо они сами примут решение о его увольнении на основании нетрудоспособности.

- Разбежались. Не дождутся. По закону я могу отсутствовать по болезни четыре месяца, и раньше этого срока они не имеют права меня уволить.

Адвокат, самоуверенный мужчина лет пятидесяти, подтянутый и респектабельный, с холодными вежливыми манерами, съевший в своём деле не одну собаку, выглядел уязвлено, получив такое очевидное резюме. Неся эту новость, он имел повод скрыто позлорадствовать над Сергеем, с пренебрежением относясь к его молодости, изворотливости и преуспеванию. Сергей же всегда оставался внешне глух к такого рода подвохам и мелочным притязаниям. Заведённого адвоката подмывало идти на пролом.

- Судя по настроению в их кругах, вы мозолите им глаза, даже находясь немощным в постели, не в обиду будет сказано. Ползут слухи, что совет директоров намерен инициировать дополнительную эмиссию акций.

- Пусть ползут. Ваши боссы могут заблокировать это решение.

- Если некоторое из ваших сторонников в компании присоединятся к ним. А если нет?

- Это совсем не то, чего хотят мои недруги. Им нужен контрольный пакет. Разбавить акционерный капитал – значит уменьшить свою долю акций. Цель этих разговоров – лишний раз оказать на меня давление. Шантаж жизнью сына у них не прошёл, вот они и ищут другие ходы.

- А вы не думали, что дополнительная эмиссия всякими уловками окажется у них?

- Весь костяк управленце компании – мои люди. Не будут они работать под бандитской кабалой. Они последуют моему примеру. Конечно, всё может произойти, если Кабанов запугает акционеров, - ответил Сергей, интонационно намекая: «Неужто твои боссы не умерят прыть Кабанова?».

В свою очередь слегка заметная скептическая ухмылка адвоката как бы сообщала: «твои доводы – сотрясание воздуха». Сергей почувствовал какую-то недобрую перемену в нём, на фасаде их полного взаимопонимания появилась фатальная трещина. Он видел в нём насмешку над своей же попыткой прикрыться боссами: они-де не ждут этого вовсе, хотя и демонстрировали готовность оказать любое содействие. Но возможно, недоверие адвоката – его личная антипатия.

Сергей стал тяготиться его компанией, желая побыстрее выпроводить его, как у того в кармане запищал сотовый телефон. Казалось, собеседник медленно и неохотно берёт телефон. Испытывая терпение звонящего. Звонок был назойлив. Сергей насторожился, остерегаясь плохой вести. Его ожидания обрели зловещую осязаемость – лицо адвоката вытянулось.

- В вашей палате совершено убийство, - сухо заключил он, как ответил бы сыщик.

- Но в моей палате никого нет.

- В ваше отсутствие поместили пациента, чтобы палата не пустовала, сегодня ночью его застрелили.

Озабоченность адвоката выглядела победоносно. Этому лизоблюду подарен был случай констатировать полную зависимость Сергея от его боссов олигархов, и от себя добавить презрение этому выскочке.

- Какого чёрта?! – брезгливо воскликнул Сергей, стараясь не поддаться небрежно скрытому торжеству адвоката. – Я же плачу за палату этому толстому обалдую доктору. И как его могли убить при такой охране?

- Действовал профессионал. Видимо, он ночью спустился с крыши и через открытое окно застрелил жертву в висок. Охрана не расслышала ни единого звука. Но это ещё полбеды. Жертвой стал известный журналист, - адвокат назвал имя. – Накануне он попал в аварию, поэтому и очутился в клинике. Трудно вообразить, какой треск подымут братья по перу, - объяснял адвокат растянуто. С тем подчёркнутым хладнокровием, каковое звучало пуще злорадства.

- Конечно, окажись я на его месте – кое-кому меньше было бы хлопот, - развязно ухмыльнулся Сергей. – Но может быть, именно журналиста и хотели убрать?

- Нет, думаю, что убить хотели именно вас, - в сарказме адвоката всё же появилась раздражительность.

Пресса сорвалась с цепи, борзописцы вынюхивали все детали убийства, версию нелепого трагического совпадения они оставляли для наивных, смакуя изобретательность злодеяния, имевшую завораживающую многомерность курасавского кино: хочешь верь, что это убийство неугодного журналиста с расчётом на явный характер случайности, хочешь – считай, что это неудавшееся покушение на бизнесмена Щеглова, а можешь и допустить, что всё это подстроил сам Щеглов.

Скандал сильно ударил по Сергею. Издания, жаждущие мести за коллегу, снова копались в его тёмном прошлом и обнаружили, что акула пера, ставшая жертвой, выпускала некогда свои отравленные стрелы в этого изворотливого и нечистого на руку дельца. Припомнили ему и гибель в автомобильной катастрофе того, первого, журналиста.

Интонация фатального недовольства прозвучала и у его благодетелей, как будто он был виноват в покушении на самого себя. никто ему не выказывал снисхождения, не брали в расчёт, что сын его был в заложниках, писаки чаще отмахивались от этого как от попытки разжалобить их, и пока скрыто, но все давали понять, что он облит грязью, и иметь с ним дело – самому пачкаться. Прошлый накат газетчиков он снёс не так болезненно, даже потешил тщеславие, получив известность, путь и недобрую, но всё же известность(человечество имеет слабость чаще помнить злодеев, ведь добродетель скучна). Но сегодняшняя волна просто раздавила его. Судьба долго была благосклонна к нему, а теперь брала свою злую дань.