Весь следующий урок мы вели себя тихо-тихо. Слушали Ольгу Алексеевну. Умную и значительную. А она стояла у доски, писала мелом и диктовала:

— Машина ехала пять минут со скоростью 1200 метров в минуту. Затем она проехала ещё 500 метров и остановилась. Какой путь проехала машина до остановки?

Я начал представлять эту остановку. Там полно народу. Автобуса ждут. А тут машина какая-то легковая. «Форд» или «Опель». Водитель выходит: «Кому на Невский? Могу подвезти». — «А сколько возьмёте?» — волнуется народ. «Тыщу рублей!»

— Сорокин, так какой путь проехала машина?

— Тыщу рублей! — бодро ответил я.

Все засмеялись, а Ольга Алексеевна покачала головой. И опять ничего значительного не сказала.

Потом мы пошли обедать.

— А что ты думал, — говорил Юрка, гоняя ложкой рассольник. — Красивое и умное не час-то услышишь. Это подкараулить надо. Вот я в библиотеку и хожу, когда услышать не удаётся.

Рассольник был несолёный, я его вообще есть не стал. Подвинул к себе пюре с какой-то рыбой.

— Ну и что ты делаешь, когда находишь это умное и значительное?

— Удовольствие получаю, — ответил Юрка и тоже попробовал рыбу. — Гадость какая!

В столовую зашла директриса, а с ней ещё двое мужчин с непроницаемыми лицами, оба в одинаковых костюмах и с портфелями.

— О господи, опять проверяющие, — проворчала на раздаче повариха.

— Вот тут детки наши обедают, — указала на наш класс директриса. — А там у нас буфет. Месяц как отремонтировали.

— А в плане калорийности вы соблюдаете соответствующие нормативы? — спросил один из проверяющих.

Юрка встрепенулся и чуть не вылил на меня компот.

— Ты слышал? Надо запомнить. Пойдём за ними! Наверняка что-то ещё умное скажут.

Мы бросились вслед за проверяющими, которые уже вышли из столовой.

— Эй, а тарелки кто за вас убирать будет, Пушкин? — закричала повариха.

— Не красиво, — бросил ей на ходу Юрка. — И не умно.

Проверяющих мы нагнали у раздевалки. Один из них пробовал отковырять пломбу на пожарном кране. Другой снимал со стены огнетушитель.

Мы встали рядом.

Директриса молчала. Проверяющие тоже помалкивали и только пыхтели.

— Много нарушений, — вымолвил один. — Будем составлять акт. А вы чего тут стоите?

— Ждём, — честно ответил Юрка.

— Ждёте чего?

— Ждём, когда вы наконец что-то умное скажете.

И тут произошло неожиданное. Директриса, вместо того чтобы рассердиться на нас, начала хохотать. Даже прослезилась от смеха.

— Что с вами, Маргарита Прохоровна? — с опаской спросил один из проверяющих.

Та лишь махнула на него рукой и повернулась к нам:

— Да разве… Да разве могут они… Что-то умное… Они же… Ой, нет, не могу!

И она быстрыми шагами пошла прочь.

— Маргарита Прохоровна! — крикнул ей вдогонку проверяющий. — Нельзя жить в таких условиях!

— Мы составим акт! — вновь пригрозил его напарник.

И тут Юрка громко заявил:

— Отдельные виды живых организмов могут существовать в подобных условиях!

— Ещё как могут! — поддержал я друга. И добавил: — А кто чинить нам козни станет, тому вовек несдобровать!

Уж не знаю, где и когда слышал я эту фразу. Но Юрка посмотрел на меня с удивлением. И с уважением.

Потому что действительно красиво у меня получилось. Умно и содержательно!

Страшное оружие

У девчонок есть одно страшное оружие — визг! Но самый страшный визг был у Лены Тихой. Словно в отместку за фамилию.

Ещё в детском саду от её голоса скисало молоко, и малышей вместо жидкой манной каши повариха вынуждена была кормить котлетами. Дети быстро превратились в крепышей. Родители радовались, хвалили садик и воспитательниц. Воспитательницы непременно загордились бы, если б могли слышать эти похвалы. Но у них из-за визга Лены Тихой вечно закладывало уши.

Надо сказать, Лена вовсе не была капризницей. А была просто пугливой и восторженной. Стоило какому-нибудь Вовику поднять с земли червяка, как все вокруг бросались на землю, обхватив голову руками. Потому что визг Лены походил на сверхзвуковой истребитель. Стоило какой-нибудь Риточке сорвать одуванчик, восхищённый визг Лены сметал не только его белоснежную шапочку, но и панамки, кепки, бейсболки, шляпы, фуражки.

Случилось так, что одна из фуражек сидела на голове важного генерала. Он не привык передвигаться пешком. Поэтому очень запыхался, гонясь за своей фуражкой целых четыреста метров. Более того, ему пришлось целых четыреста метров возвращаться обратно. Однако он даже не рассердился, а, наоборот, обрадовался. И даже не уселся в служебный автомобиль, а ещё прошёлся пешочком. И, разыскав Лену Тихую, взял её за руку и привёл прямёхонько к министру обороны.

Министр Леной живо заинтересовался:

— Неужели на четыреста метров? Просто не верится.

— Сам лично перепроверил, — подтвердил генерал. — Страшной силы девочка. Целой роты стоит.

— Знаешь, дочка, — министр погладил Лену по голове. — Есть такая профессия — родину защищать.

— А от кого? — спросила Лена.

— Была бы родина, — улыбнулся министр. — От кого, найдём.

Генерал со значением кивнул. И шепнул:

— Прикажите продемонстрировать.

— Повизжи, дочка, — отечески попросил министр.

— Не хочу.

— Не упрямься, — пожурил её генерал. — Тебя второй человек в государстве просит. — Тут он украдкой взглянул на министра и поправился: — Пока.

— Не буду, — не послушалась Лена.

И в этот момент в форточку впорхнула бабочка…

Прошло минут десять, прежде чем министр решился наконец выбраться из-под стола.

— Да… — вымолвил он, безуспешно пытаясь приладить на место отклеившиеся усы. И посетовал: — Невестка вот-вот должна родить. Если девчонку — домой не пущу!

— А где же Тихая? — пробормотал генерал, выбираясь из-под ковра.

— Ушла вроде. Догнать?

— Ну её! — поморщился министр. — Иностранцы пронюхают, что мы детей вербуем, — засмеют.

Так и не пришлось Лене родину защищать.

Пошла она в школу учиться. Здесь авторитет её очень вырос.

Стоило Марье Ивановне объявить: «А сейчас пишем контрольную», как журнал вылетал у неё из рук и порхал по классу, теряя единицы и двойки. Учительницу долго приводили в чувство. О контрольной, естественно, и речи не было.

Физрук Виктор Иванович — тот вообще освободил Тихую от своих уроков. Хотя и подвижная она была девочка, но тихо радоваться не умела. В результате в спортзале расплёлся канат, искривились брусья, а конь ускакал неизвестно куда.

Пришлось