Выражение его лица было достаточно дружелюбным, однако было видно, что он знает, кто она такая и что она здесь делает.

— У вас тут все обо всем знают, как я посмотрю, — проговорила Барбара. — И какая же сорока принесла вам на хвосте свежую новость? Тот парень из приемной, Джек?

— Это одна из его обязанностей, — ответил мужчина. Он представился как Нейл Гринэм и протянул для рукопожатия руку — мягкую, женственную и теплую. А после он сказал, что информация, полученная от Джека, оказалась излишней. — Я и так понял бы, что вы из полиции.

— Личный опыт? Ясновидение? Моя манера одеваться?

— Вы стали известным человеком. Ну, в некотором смысле. Насколько это возможно при вашей работе. — Гринэм подошел к преподавательскому столу, стоящему в углу комнаты, и взял сложенную трубкой газету. Вернулся к Барбаре и протянул газету ей. — Возвращаясь с обеда, я купил свежий номер «Ивнинг стандард». Посмотрите сами.

Барбара с любопытством развернула газету. На первой полосе заголовок с надрывом извещал о мрачной утренней находке в туннеле на Шанд-стрит. Ниже были помещены два снимка: один — тусклая фотография внутренностей туннеля, где, подсвеченные портативными прожекторами, смутно вырисовывались силуэты людей, обступивших спортивный автомобиль, а второй — четкий, контрастный снимок самой Барбары, Линли, Хеймиша Робсона и инспектора из местного полицейского участка, сделанный в момент их разговора перед туннелем. Только Линли был назван по имени. Но лично ей безымянность никак не помогла, подумала Барбара. Она вернула газету Гринэму.

— Констебль Хейверс, — представилась она. — Скотленд-Ярд.

Он кивком указал на газету:

— Разве вы не хотите взять ее себе? Вырежете статью на память.

— По дороге домой непременно куплю три дюжины экземпляров. Я бы хотела задать вам несколько вопросов.

Он оглянулся на учеников.

— Это срочно? Мы только что начали урок.

— Мне кажется, пока они отлично справляются самостоятельно.

Гринэм еще раз оглядел класс, словно оценивая верность слов констебля. Потом кивнул и предложил Барбаре выйти в коридор.

— Пропал один из ваших, — сразу же сообщила ему Барбара. — Вы еще не слышали? Ульрика должна была поговорить с вами.

Взгляд Гринэма переместился с Барбары в дальний конец коридора, где размещался кабинет Ульрики Эллис. Ага, подумала Барбара, а вот эта новость ни одну сороку, кажется, не заинтересовала. И это было любопытно, особенно если вспомнить, что во время разговора с преподобным Сэвиджем директриса обещала поговорить о пропавшем мальчике с руководителем компьютерных курсов.

— Шон Лейвери? — спросил Гринэм, подумав.

— Бинго.

— Он только сегодня не пришел занятия, а так все время был.

— Разве вы не должны были сообщить об этом?

— В конце дня — да. Вдруг он просто опаздывает.

— Как вы, вероятно, прочитали в «Ивнинг стандард», тело подростка было найдено в районе Лондонского моста примерно в половине пятого утра.

— Это Шон?

— Еще не знаем. Но если да, то он будет вторым.

— А первый — Киммо Торн. Вы имеете в виду, что убийца один и тот же. Серийный…

— Слава богу, хоть кто-то здесь читает газеты. А то я уже начала задумываться, как так вышло, что о смерти Киммо в «Колоссе» никто не знает. Вы знали, но ни с кем об этом не говорили. Почему?

Гринэм переминался с одной ноги на другую. Явно испытывая неловкость от собственных слов, он произнес:

— Дело в том, что у нас существует некоторое разделение. Ульрика и руководители адаптационных курсов с одной стороны, а мы, все остальные, — с другой.

— И Киммо был все еще на уровне адаптации.

— Да.

— И все-таки вы знали его.

Гринэма не напугало скрытое обвинение, которое при желании можно было расслышать в словах констебля.

— Да, я знал его, — сказал он. — Но разве можно было не знать, кто такой Киммо? Юный трансвестит? Накрашенный помадой и тенями? Его трудно было не заметить и еще труднее забыть, если вы понимаете, о чем я. И я не единственный. Все о нем узнали через пять минут после его появления здесь.

— А второй мальчик? Шон?

— Этот — одиночка. Немного враждебен. Не хотел сюда ходить, но согласился посмотреть, что это за компьютеры такие. Со временем, думаю, мы бы смогли…

— Прошедшее время, — перебила его Барбара. Над верхней губой Гринэма выступил пот.

— То тело, о котором вы говорили…

— Мы еще не знаем, кто это.

— Наверное, я предположил… раз вы здесь, и вообще…

— Постарайтесь ничего не предполагать раньше времени. Барбара вынула блокнот. Она заметила, как на пухлом лице Гринэма промелькнула тревога.

— Расскажите мне о себе, мистер Гринэм, — попросила она.

Он быстро оправился:

— Адрес? Образование? Родители? Хобби? Убиваю ли я подростков в свободное время?

— Начните с того, каково ваше место в здешней иерархии.

— У нас нет иерархии.

— Вы только что сказали, что в «Колоссе» существует разделение. Ульрика и адаптационные курсы с одной стороны. Все остальные — с другой. А теперь утверждаете, что иерархии нет. Как-то не вяжется.

— Вы неправильно меня поняли, — пояснил Гринэм, не смутившись на этот раз. — Разделение, о котором я говорил, имеет отношение к информации и ее распределению. Только и всего. А в целом мы здесь, в «Колоссе», все в одной лодке. Мы спасаем детей. Вот чем мы занимаемся.

Барбара задумчиво кивнула.

— Расскажите это Киммо Торну. И давно вы работаете тут?

— Четыре года, — ответил он.

— А до этого?

— Я по профессии школьный учитель. Работал в Северном Лондоне. — Он назвал начальную школу в Килбурне. И прежде чем она спросила его о причинах перехода на другую работу, он по собственному почину поведал ей, что ушел из той школы потому, что понял: его призвание — дети постарше. И добавил, что помимо этого у него возникли проблемы с директором. Когда Барбара захотела уточнить, какого рода были эти проблемы, он откровенно признался, что не сошелся с начальством во взглядах на дисциплину.

— Какую же точку зрения вы отстаивали? — поинтересовалась Барбара. — Что детей надо холить и лелеять или что лучше держать их в ежовых рукавицах?

— У вас, похоже, есть избитые выражения на все случаи жизни.

— Я ходячая энциклопедия избитых выражений. Так что насчет дисциплины?

— Разумеется, речь не шла о телесных наказаниях, а о жесткой дисциплине в классе, подкрепляемой лишением определенных привилегий, внушениями, краткими периодами остракизма. Такого рода меры.