Грей держал пистолет в левой руке, но, зная, что он предпочитает свою правую, теперь раненую руку, он мог бы с таким же успехом быть безоружным.

— У тебя есть патроны?

Он кивнул.

— Еще четыре выстрела.

Этого недостаточно против армии, с которой мы столкнулись. Этого недостаточно даже против Луки, блядь, Витиелло, жаждущего крови.

— Хорошо, послушай меня, Грей. Я постараюсь отвлечь их и выпущу в них все пули, которые у меня есть, чтобы ты мог спасти свою жалкую задницу.

Его глаза расширились.

— Я не убегу, как трус. Отец нуждается в моей помощи.

— Эрл убежал наверх, спасая свою задницу, оставив тебя здесь разбираться с Витиелло и его армией. Он не заслуживает твоего беспокойства.

Грей покачал головой.

— Я не трус.

— Нет, ты не трус. Но ты также не дурак, и оставаться здесь очень глупо. Мы не сможем выбраться отсюда живыми, не с численностью против нас. Но ты знаешь все тайные тропинки леса. Если кто и может сбежать отсюда, так это ты.

Грей продолжал качать головой.

Я схватил его за куртку.

— Черт. Ты нужен маме. Если мы с Эрлом умрем, тогда ты ей понадобишься.

Это, казалось, проникло в его толстый череп.

— Вылезай, Уайт, — крикнул Лука.

Я предположил, что он имел в виду меня, учитывая, что Эрл побежал наверх, прячась.

Я кивнул в сторону Грея.

— Когда я подам тебе знак, ты побежишь к задней двери так быстро, как только могут твои ноги, понял?

Я не стану ответственен за его смерть.

— Понял, — пробормотал Грей.

— Хорошо.

Я вскочил на ноги и начал стрелять во всё, что двигалось. Лука и еще один незнакомый мне мужчина искали укрытие снаружи, но продолжали стрелять в меня. Амо Витиелло спрятался за перевернутым бильярдным столом, но тоже выстрелил в меня. Я нырнул за диван, радуясь металлическим листам, которые Гуннар прикрепил к нижней стороне несколько недель назад, готовясь к возможному нападению.

Я вскочил как раз в тот момент, когда Лука и двое мужчин снова вошли. Я поднял пистолет, готовый проделать дырки в каждом.

Лука был отвлечен тем, что его сын сделал безумный рывок наверх, вероятно, чтобы убить оставшихся байкеров в одиночку. Я знал это непобедимое чувство моих подростковых дней.

— Следуйте за Амо! — прорычал он своим людям.

Они, не колеблясь бросились за младшим Витиелло, оставив своего Капо наедине со мной.

— Беги, — крикнул я Грею, когда использовал этот единственный в жизни момент и бросился вперед.

Витиелло отреагировал слишком поздно, и я налетел на него, отчего мы оба полетели на пол. Он схватил меня за горло, перекрыв доступ воздуха, но я только крепче сжал нож и вонзил его ему в ногу, единственное место, до которого я мог дотянуться. Ублюдок едва поморщился, но его хватка на моем горле ослабла достаточно, чтобы я сделал глубокий вдох. В его глазах я увидел ту же ненависть, что и почувствовал.

Его сын издал рев наверху, за которым последовали выстрелы, крики и еще одна стрельба. Снаружи стрельба прекратилась, а это означало, что скоро прибудут остальные солдаты Витиелло. Их Капо к тому времени будет мертв.

Лука опять крепко сжал мое горло, его глаза горели яростью. Я повторно вонзил нож ему в бедро. У меня закружилась голова от недостатка кислорода. Я попытался оттолкнуть его, но его пальцы на моем горле были как чертовы тиски. Я поднял нож, и его другая рука взметнулась вверх, хватая меня за запястье, чтобы я не вонзил лезвие ему в голову и не расколол череп.

Наверху раздался крик, и на мгновение внимание Витиелло переключилось, полное беспокойства, и я вырвался из его хватки и опустил нож, целясь ему в глаз. Это момент, которого я ждал всю свою жизнь.

Перед моим мысленным взором промелькнуло лицо Марселлы, и в последний момент я дернул рукой в сторону, задев его голову сбоку и вонзив нож в деревянную доску. Я не мог так поступить с ней. Блядь. Что эта девушка сделала со мной?

Глаза Витиелло встретились с моими, яростные и задающие вопросы. Он не понимал, почему я не убил его. Я и сам с трудом не мог понять.

— Это ради Марселлы, только ради нее, ты, ублюдок убийца.

Его взгляд переместился на что-то позади меня, но прежде, чем я успел среагировать, боль пронзила мой череп, и зрение потемнело.

Дверь фургона открылась, и папа забрался внутрь, сильно хромая. Длинная рана на его голове сбоку сильно кровоточила, кровь капала на рубашку, лицо и руку. Он сразу же заключил меня в крепкие объятия, которые ослабил, когда я поморщилась. От него пахло кровью и еще менее привлекательными телесными жидкостями, но его близость все еще казалась бальзамом на мою мятущуюся душу. Отстранившись, он обхватил мои щеки ладонями, заглядывая мне в глаза, будто беспокоился, что я не та дочь, которую он помнил. Я, конечно, изменилась, но я все еще была собой, той версией себя, которая никогда не всплывала на поверхность, потому что моя уютная жизнь никогда этого не требовала. Позади папы, все еще снаружи фургона, ждал Амо. Он вытирал кровь и плоть со своих рук. Я поразилась резким чертам его лица, которых раньше не было. Он на мгновение поднял глаза и выдавил улыбку, которая выглядела гротескно на его окровавленном лице. Я все еще могла видеть жестокость и гнев в его взгляде.

По какой-то причине мне невыносимо видеть его таким. Похищение изменило меня. А как могло быть иначе? Но я надеялась, что это не нанесло серьезного ущерба людям, которых я любила. Увидев их сейчас, я поняла, что мое желание не исполнилось.

— Что случилось с твоей ногой? — спросила я папу, отводя взгляд от Амо.

— Ничего. Сейчас мы отвезем тебя домой, — сказал он хриплым голосом.

Я никогда не видела папу таким, покрытым кровью и на грани самоконтроля.

— Что насчет Мэддокса? — спросила я, не в состоянии с собой ничего поделать.

Мне нужно было знать. Быть может, его смерть облегчила бы все, но мое сердце мучительно сжалось при одной мысли об этом. Он причина, по которой я здесь сегодня, во многих смыслах этого слова. Он виновен в моем похищении и нес ответственность за мою свободу. Я ненавидела и... возможно, любила его — если бы любовь вообще могла расцвести в такой ситуации, как наша.

Папа ударил кулаком по стенке фургона, выражение его лица исказилось от ярости.

Мое сердце забилось сильнее.

— Папа?

Лицо отца потемнело.

— Он жив, как и некоторые другие, и его доставят в место, где их можно будет допросить.

Облегчение нахлынуло на меня. Я знала, что означает допрос в терминах мафии, но пока он еще не убит, для него, для нас, все еще оставалась надежда. Если я вообще должна надеяться на нас или на него. Мои мысли были путаными и слишком неустойчивыми, чтобы за них ухватиться. Каждая новая мысль ускользала, как зыбучий песок, прежде чем я успевала ее закончить.