И, наконец, это было обидно потому, что за те две недели, что они с Лилей и Егорушкой прожили вместе в Верхневолжске, между ними все было уговорено, точки над всеми знаками расставлены. Дубов очень подружился с Егором. Эта парочка демонстрировала Лиле полное душевное единение, оба были без ума от машин и непрестанно играли в футбол, причем на равных. Так как у Егорушки улучшилась координация движений, а Дубов от спокойной жизни отъелся и отяжелел.

Это было обидно потому, что Дубов, неожиданно для себя самого, растрепал всем – и маме, и на работе! – что скоро женится. Ему уже и мальчишник устроили, голова потом два дня трещала, а невеста так и не приехала.

Дубов все обижался и обижался, звонил Лиле и требовал ответа – не разлюбила ли она его? Она отвечала, что нет, не разлюбила, просто вот столько дел перед отъездом образовалось, а как только разгребет она дела, так сразу приедет!

Дубов, наконец, бросил обижаться и подумал головой. Это помогло. Да нет у Лильки никаких дел! Она просто боится! Боится менять свою жизнь, везти пацана на новое место, быть может, и его, Дубова, боится тоже. Ну а он-то, не мужик, что ли? Он принимает решение – ей остается только покориться!

Дубов позвонил и сказал, что приедет. Завтра утром. Она заахала, спросила, что приготовить, и Егорушка звонко кричал в трубку:

– Гриша! Гриша! Приезжай!

От этого у Дубова терпение лопнуло, и он сказал, что ничего готовить не надо. Он сел за руль и мчался почти без отдыха до самого Верхневолжска. Потный, с воспаленными глазами, Дубов ворвался к Лиле, когда уже стемнело. Слопал сковороду котлет, запил кувшином кваса и упал спать. Сказал только:

– Завтра побудка в шесть утра. Ты не спи, собирайся. Помогать не буду, извини, а то завтра влепимся куда-нибудь. Много вещей не бери, я... мы все купим в Москве, поняла?

– Такая спешка... – начала Лиля, но Дубов мстительно захрапел, и она отступилась.

Политика кнута и пряника возымела результат – они и в самом деле выехали, правда, не в шесть, а в восемь. Их проводила Софья Марковна, помахав платочком с крыльца.

– Это что, твоя машина? – поразилась Лиля.

– А что? Хорошая машина. Кочки рви, равняй бугры.

– Это танк какой-то!

– Если тебе не нравится, я немедленно куплю другую, – пригрозил Дубов.

Наконец отправились, заскользила под колесами аспидная лента асфальта. Весело ехать знакомой дорогой, когда рядом любимая семья, а на душе светло! Егорушка тоже радовался, пел, как скворец. А вот Лиля сдала. И половины дороги не проехали, как она начала нежно зеленеть и, наконец, попросила остановиться. Бедняжку здорово укачало.

– Как же это? – ласково пытал ее Дубов, когда она вернулась из пыльных придорожных кустиков и принялась пить минеральную воду. – Тебя даже в самолете не укачивало, а тут...

– Бывает, – вздыхала Лиля, утирая пот с бледного чела. – Пожалуй, можем ехать дальше. Только я прилягу, ладно?

Егора пришлось перевести на переднее сиденье, Лиля уютно устроилась сзади. Мужчины болтали, а она подавала слабые реплики. Егор расспрашивал Дубова, будет ли у него в Москве своя комната.

– А игрушки там будут?

– Конечно, о чем речь!

– А то мамуля мало машинок разрешила взять.

– Это не беда. Купим, какие захочешь.

– Егор! – укоряюще вскрикивала Лиля.

– Спи, мамуля. У нас с Егором мужской разговор. Да, железную дорогу я уже купил. Сам поиграл даже немножко. Вещь! Гудит – заслушаешься!

– Она электрическая?

– Электрическая, конечно.

– Со шлагбаумом?

– И с семафорами.

– А почему?

Вопрос поставил Дубова в тупик. В самом деле, почему?

– На железной дороге всегда бывают семафоры. Они, видишь ли...

– Нет. Почему ты мне купил железную дорогу?

– Не знаю, – растерялся Дубов.

– Потому что ты мой папа! – торжествующе объявил Егорушка – единственно возможный, единственно верный ответ.

– Егор! – слабо пискнула Лиля.

– Ты, Егор, молоток. Конечно, потому что я – твой папа. И никаких гвоздей.

Дубов по-прежнему смотрел на дорогу, только в глазах слегка затуманилось. Мало спал, что ли? Он поморгал, и все прошло.

Приехали заполночь, на этот раз не получилось без остановок. Жена, ребенок, сами понимаете. Им и перекусить хочется, и ножки размять. На подъездах к поселку полил дождь, пару раз громыхнуло.

– Хорошая примета, – улыбнулась Лиля, а Дубову было не по себе. Он хоть и храбрился, но все не мог забыть, как говорила она про богатых людей и их жен, которые должны, мол, соответствовать. А что, ежели сейчас взбрыкнет? Но она пока молчала. Только в гостиной, где горел камин и стол был накрыт на троих, присвистнула, как мальчишка.

– Это что же, ты здесь живешь?

– Да, – повинился Дубов.

– А говорил, не олигарх!

Так и есть, вспомнила! У Дубова неприятно похолодело в животе, но он виду не подал и сказал самым залихватским тоном:

– Какой там олигарх! Они по Англиям да Франциям живут, а каких и посадили уже вовсе. Я же работаю, света белого не вижу...

– У тебя своя фирма?

Далась ей эта фирма!

– Не-ет. У меня нет фирмы. Только заводик. Ма-аленький.

И он показал на пальцах – какой маленький.

– Вот даже как? И что там делают?

– Автомобильчики, – понурился Дубов, но тут Егор его выручил, закричал, что хочет есть!

Они поужинали вполне мирно – только Лиля раз спросила, кто готовил еду и накрывал на стол, и Дубов, потупившись, выдал присутствие Тарасовны.

– И где она? Ты ее в чулан запер, чтобы я не заметила?

– Ну что ты, Лиль... Она просто рано ложится, деревенская привычка. Ты завтра с ней познакомишься.

А потом наевшийся Егорка примерился заснуть прямо за столом, и его пришлось тащить в комнату. Лиля раздевала сына, ловко поворачивая тяжелое теплое тельце, а Дубов деловито застилал постель. Однако уложенный в кровать, мальчишка немедленно проснулся, сказал, что ему нравятся и обои со старинными машинками, и картинки, и потолок в звездах, но где же железная дорога? Нельзя ли ее сейчас запустить?

Но запуск железной дороги строгая мать запретила. Тогда Егор обхватил Дубова за шею и начал что-то шептать ему на ухо, а тот смотрел на Лилю смеющимися глазами, пока она сама не улыбнулась.

Они вышли, тихонько прикрыв дверь, и вернулись в гостиную. Тут Лиля с такой угрожающей гримасой пошла на Дубова, что тот понял – сейчас его будут бить. Действительно, он получил чувствительный удар кулачком в екнувший живот, но потом Лиля поцеловала Дубова, куда достала – в подбородок, – и сказала: