Угне Карвелис, литовка по происхождению, германистка по профессии, была на двадцать два года моложе писателя и в начале шестидесятых годов работала в издательстве «Галлимар». О том, с чего начались ее отношения с Кортасаром, Карвелис рассказывает так: «История любви имела четыре составляющих: книга, двое людей и один континент – Латинская Америка. Континент, который я любила и знала в те годы лучше, чем Хулио. Возможно, потому, что этот мир был для меня родным. А возможно, потому, что в какой-то другой жизни я жила в тропиках, или еще по какой-нибудь причине, тоже магической. Моя родина Литва была тогда одной из слаборазвитых стран Европы, с аграрной экономикой на уровне примитивного капитализма. То, что для французов, например, было экзотикой, мне казалось абсолютно естественным. К тому времени, когда я познакомилась с Хулио, он уже написал „Игру в классики". Эта книга была первой большой встречей с ним. Я была потрясена этим романом. Я знаю, что каждый из читателей всего мира считает „Игру в классики" своей книгой. Но я считаю ее своей в гораздо большей степени, чем большинство читателей: я приехала в Париж в том же году, что и Хулио, только мне было всего 16 лет. Я меньше, чем он, пила мате – скорее красное вино, – но в остальном я вела точно такую же жизнь, какую он описывает в романе, в то же самое время и на той же географической широте. Мы с Хулио могли где угодно пересечься в те годы тысячи раз».[105]

Поскольку издательство «Галлимар» готовило антологию рассказов Кортасара из сборников «Бестиарий», «Конец игры» и «Тайное оружие», Карвелис периодически общалась с Кортасаром. Кроме того, они встречались по делам издания, когда в 1966 году роман «Игра в классики» печатался в переводе на французский язык. Издатели хотели переименовать роман в «La marelle»,[106] но писатель настоял на варианте без артикля – «Marelle». Однако, по словам самой Карвелис, именно в 1967 году в Гаване она решила завоевать Кортасара как мужчину и как писателя. В то время в Нью-Йорке заканчивались съемки фильма «Крупным планом», Кортасар же был занят романом «62. Модель для сборки» и книгой «Вокруг дня за восемьдесят миров», целиком погрузившись в работу. На Кубу он полетел один, без Ауроры, которая не могла сопровождать его из-за болезни матери – ситуация требовала присутствия Ауроры в Буэнос-Айресе как минимум в течение двух месяцев, – так что писатель отправился на остров в не самом лучшем настроении. Пришлось закрыть двери парижского дома на несколько недель, нарушить рабочий ритм и посвятить себя деятельности, которая, по определению, не слишком ему нравилась, и то, что он был готов заплатить за эту поездку такую высокую цену, объясняется лишь его неизбывной любовью к Кубе.

Дни в Гаване, как всегда, были наполнены такой удивительной и необыкновенной сердечностью со стороны тех, с кем он встречался, что подавленное состояние, в котором он поднимался по трапу самолета, через несколько дней после встречи Нового года (1966), быстро стерлось из памяти. Он принимал участие в продолжительных встречах, беседах и нескончаемых собраниях, которые начинались в час дня, длились до обеда, состоявшего из салата из манго, риса со специями, бататов и цыпленка, и заканчивались на рассвете следующего дня неторопливым смакованием рома и закусок в обществе неутомимых друзей – писателей, издателей и читателей, приглашенных, как и он, на Остров Свободы, среди которых были: Маречаль, Виньяс, Дальмиро Саэнс, Фернандес Морено, Урондо, Гарсия Роблес, Хитрик, Розенмахер, Пачеко, Овьедо, Тиаго де Мельо и другие. Кроме того, он не преминул воспользоваться случаем, чтобы выразить поддержку, как он это делал всегда, Фернандесу Ретамару, Хайди Сантамарии, Арруфату, Лесаме Лиме и другим своим друзьям и проводимым ими революционным преобразованиям; он также присутствовал на мероприятии, посвященном памяти Че Гевары, организованном на площади Революции под руководством Фиделя Кастро, – в тот день образ Че вызвал в нем чувство особенного волнения. На этих встречах, среди сотрудников издательств, конкурирующих с «Каса де лас Америкас», присутствовала также Угне Карвелис, безмолвная почитательница Кортасара. «Вооружившись имевшимся у меня экземпляром „Игры в классики", – вспоминает она, – я решила атаковать этого великого человека, возникнув в холле гостиницы между ним и стойкой, на которую он положил ключ от номера. И вот сюрприз! Он тут же предложил мне выпить с ним „мохито"».[107]

Прошло еще полтора года после тех дней на Кубе, прежде чем Кортасар решил расстаться с Ауророй, и этот период времени был чрезвычайно тяжелым для него в эмоциональном плане. На Кубе Кортасар предстал перед Карвелис словно в двух лицах, потому что «из человека, который вел в Париже замкнутый образ жизни, он превратился в совершенно иное существо: он был счастлив, и все его чувствительные антенны были обращены к внешнему миру»; однако, приехав в Париж, он снова укрылся в своем убежище, вернулся к своим ежедневным делам, к распорядку, установленному Ауророй и «Генералом Бере», и к своим одиноким прогулкам по набережной канала Сен-Мартен. Но решение Кортасара имело под собой основание уже тогда: его интерес к Карвелис был очевиден. «Я переживаю сейчас период морального упадка и, возможно, моральной перестройки», – писал Кортасар в письме к Порруа в июне 1968 года. Так оно и было.

В конце июня Хулио и Аурора приехали в Сеньон, но рана, только наметившаяся в их отношениях, открылась. «Кризис вялотекущий, но неизбежный», – скажет об этом писатель Хулио Сильве; он, как тень, бродил по дому, пытаясь найти себе место, а между тем в комнатах еще пахло свежей краской, и живая изгородь, посаженная Ауророй вокруг дома, на фоне лесов и лугов, окружающих дом, превратилась из виртуальной в реальную. Месяц спустя решение Хулио изменить свою жизнь – так, чтобы не мешать Ауроре изменить свою, – окончательно сформировалось, «в пользу человека, которого ты знаешь, поскольку часто бываешь у нее на улице Себастьян-Боттен» – так он писал своему другу.

Следующим шагом был неожиданный отъезд Ауроры в Париж, в то время как Хулио продолжал работать в Сеньоне над новым проектом, а именно над книгой «Последний раунд»; в августе Хулио возвращается в Париж, а Аурора едет осенью в Америку, следуя плану: сначала в Соединенные Штаты – повидать сестру, а затем в Аргентину, в Буэнос-Айрес. Так она и сделала. «В тот день, – рассказывает Росарио Морено, – Хулио с Ауророй ужинали у нас дома, а потом Аурора попросила меня оставить у нас свои чемоданы и кое-какие вещи, которые она собиралась везти в Париж».

Время, которое они наметили, чтобы все обдумать, послужило для того, чтобы каждый мог уяснить себе свою позицию, и оказалось, что единственно возможным выходом из создавшейся ситуации мог быть только окончательный развод. «Есть человек, который целиком заполняет мою жизнь и с которым я намереваюсь проделать окончательный отрезок отпущенного мне пути, и так уже слишком долгого», – признавался писатель Порруа.

Кортасар оставался в Сеньоне до середины сентября: погода была дождливая, дни казались совсем короткими, а от лугов исходил сильный аромат травы. Между тем Аурора говорила и повторяла это всегда, что кроме той поддержки, которую оказывали ей общие друзья, она всегда ощущала заботу Кортасара: он беспокоился о том, чтобы она не чувствовала себя одинокой и выбитой из колеи тем, что отношения, соединявшие их на протяжении многих лет жизни в Париже, закончились. С самого начала Аурору не покидала мысль, что Кортасар бросил ее из-за другой женщины, однако Кортасар вполне определенно считал, что появление Карвелис в его жизни совпало с конечной фазой процесса разрушения их брака, причины которого медленно накапливались задолго до этого; оба малодушничали и не желали видеть прогрессирующего распада, утешая себя пустыми иллюзиями. Карвелис, со своей стороны, приехала в Сеньон, заехав по пути в Сен-Тропез, и встретилась с писателем у него на ранчо. Вернувшись в Париж, Кортасар оставил квартиру на улице Генерала Бере Ауроре, где она и продолжала жить, и переехал в другую квартиру, неподалеку от нее.