Однако с точки зрения не «общеримских», а частных западно-римских интересов данная территориальная уступка римских владений гуннам была ходом поистине гениальным. Ведь уступленная «кентаврам» провинция Савия располагалась на крайнем северо-востоке Западной Римской империи. И взоры гуннов, под власть которых она перешла окончательно, и притом – на законных, даже с римской точки зрения, основаниях, были теперь обращены не на Первый Рим, на Тибре, а на Рим Второй – Константинополь.

Позволив гуннам закрепиться в среднем и нижнем течении Дануба-Истра, западные римляне как бы указали конным варварам направление дальнейшей территориальной экспансии. И гунны этому указанию последовали. Ибо, в то время, как на протяжении последующих лет у гуннов с Западной Римской империей сложился фактически военно-политический союз, позволявший западным римлянам долго загребать жар гуннскими руками, предоставляя гуннам честь таскать для Ветхого Рима (в который при Валентиниане III была официально временно возвращена резиденция императора Запада, при сохранении Равенны в качестве убежища на крайний случай) из огня целые горы каштанов, Восточная Римская империя вновь и вновь становилась целью опустошительных гуннских нашествий. Сначала – при Ругиле-Роасе, затем – при «фратриархах» Бледе и Аттиле, и, наконец – при Аттиле (уже без Бледы). Его первым громким военно-политическим успехом был упоминавшийся выше грабительский Марг(ус)ский мирный договор с Восточным Римом. Последним – военный поход на восточно-римского императора Маркиана (Марциана) через 19 лет после заключения Маргского мира, в 451 г. Поход, в котором Аттила и умер (если только он не был убит).

Но до этого было еще ой как далеко, пока же мы вернемся к области Савии, полученной гуннами от западных римлян как бы в знак благодарности, но, в то же время, и в качестве своеобразного «дара данайцев». Очевидно, гунны не догадались о стремлении западных римлян, в лице Аэция, переориентировать их с Западной Римской империи на Восточную (используя гуннов в качестве «полезных идиотов» для нанесения ущерба Константинополю, в отместку за использования тем, в свое время, в качестве «полезных идиотов», вестготов Алариха, для нанесения ущерба интересам Медиолана-Равенны). Возможно, гуннские «кентавры» вовсе не рвались идти войной на Первый Рим, чей епископ-папа, казавшийся им могущественным колдуном, наслал ангела смерти на Алариха, умершего в расцвете сил на следующий год после разграбления «царственного града» на Тибре. Не иначе, папа римский наслал на доблестного гота порчу, от которой того не спасло никакое почтение к римским церковным святыням. Во всяком случае, гунны по-прежнему симпатизировали Аэцию – римскому военачальнику и своему доброму другу, получившему чин «комес эт магистер милитум пер Галлиас» (т. е. командующего римской армией в Галлии – или, точнее, в Галлиях, поскольку Галлий было несколько). Гунны сражались под знаменами Аэция и его «адлата» (помощника) Литория так доблестно, что заслужили у всех современных им историков и летописцев репутацию лучших воинов своего столетия. Проспер, Гидатий, Сидоний и другие хронисты наперебой славили гуннскую конницу Литория, представляя гуннов главной военной силой той эпохи. Причем еще задолго до того, как «Божий Бич» Аттила действительно собрал все гуннские силы воедино в рамках одной колоссальной державы. Никто из этих авторов и комментаторов не утверждал, что военные успехи гуннов были связаны с их многочисленностью. Под римскими знаменами служили гуннские наемные отряды, т.е. отдельные формирования, а не массовые армии. Под началом западно-римских полководцев гунны сражались с германцами. Причем повсюду, где западные римляне в них нуждались – под Нарбоном и Толосой (Толозой), в самом сердце римской Галлии, на берегах Рена-Рейна, в далекой Арморике. Данный факт, признаться, в немалой степени лишает силы аргументы, с помощью которых традиционно пытаются сводить на нет свидетельства превосходства гуннов в области военного искусства. Ни в Арморике, ни на берегах Рена, среди густых лесов, к услугам гуннов не было степных просторов, необходимых, вроде бы, неисчислимой, гуннской коннице, чтоб развернуться. Военные предводители гуннов вовсе не требовали от них безусловной и беспощадной жестокости. И не карали их неминуемой и немедленной смертью в случае отступления. Служилые гунны получали жалованье и сражались на всех «фронтах» как истинные профессионалы. Как швейцарские и немецкие ландскнехты в эпоху Ренессанса, гессенские наемники британской короны в годы войны за американскую независимость, французские иностранные легионеры в Алжире и Индокитае, испанские «терсиос» в Марокко. В погибающей Римской империи этим гуннским «союзникам» не было равных. Тот, кто повелевал ими, повелевал и всей империей. И потому Аэций, одержав, благодаря мужеству и военному искусству своих гуннских «социев», целый ряд побед над повстанцами-багаудами и германскими переселенцами в Галлии (в 426 г. «последний римлянин» отбросил вестготов от Арелата – нынешнего Арля, в 429 г. отвоевал у царя франков Хлодиона часть земель вдоль Рена и т.д.), смог, наконец, возглавить в 429 г., в ранге «магистра милитум», все вооруженные силы западной части Римской «мировой» империи.

Следует заметить, что в тогдашней Западной Римской империи чин «магистр милитум» был высшим военным званием. В то время как в Восточном Риме, где имперские власти меньше доверяли военачальникам (особенно успешным), да и вообще мало кому доверяли (сказывалась близость коварного Востока), должность «магистра милитум» была, чтобы не допустить сосредоточения в руках одного человека чрезмерной военной власти, к тому времени уже разделена на две – «магистра педитум» (главнокомандующего пехотой) и «магистра эквитум» (главнокомандующего конницей).

В Равенне же считали применение столь хитроумных ходов с целью ограничения могущества заслуженных военачальников излишним. Поэтому Аэций получил в 429 г. всю полноту высшей военной власти. Стоявшего на его пути к фактическому полновластию прежнего «магистра милитум» и консула Флавия Феликса энергичный и любивший доводить все дела до конца Аэций приказал убить в 430 г. в ходе быстро спровоцированного им же самим восстания. Согласно хронике Проспера Аквитанского, Аэций казнил соперника, обвинив его в заговоре. В 430 г. «последний из римлян» разбил германцев-ютунгов в Реции, самой западной провинции Западной Римской империи, входившей в состав ее италийского диоцеза. В 431 г. Аэций, метавшийся со своей гуннской «пожарной командой», из конца в конец по империи, туша пожары вспыхивавших повсеместно мятежей, подавил восстание кельтского населения провинции Норик. Стремительный взлет честолюбивого провинциала к самым вершинам власти внушил императрице-матери серьезные опасения. Регентша-мать Галла Плацидия, стремясь не допустить чрезмерного, на ее взгляд, усиления Аэция, решила противопоставить ему равного по силе и удачливости полководца. Императрица оставила Аэция от должности, призвав вместо него западно-римского наместника (Северной) Африки – упоминавшегося выше Бонифация-Вонифатия. Второго «последнего римлянина» (согласно Прокопию), правда, потерпевшего в 432 г. поражение в Африке от германцев-вандалов. Высадившихся там в 429 г., переправившись через Геркулесовы столпы из захваченной ими еще раньше у римлян Испании (по некоторым сведениям, с согласия и чуть ли не по вызову самого Бонифация). Распрю, разгоревшуюся между двумя «последними из римлян», не кто иной, как великий немецкий историк Теодор Моммзен сравнил с сюжетом рыцарского романа. И в самом деле, история их противоборства кажется героическим сказанием. Под стенами Равенны смещенный с должности «магистр милитум» Аэций дал своему высадившемуся в Италии, по вызову императрицы-матери, конкуренту, африканскому ветерану Бонифацию, бой не на жизнь, а на смерть. Хотя сражение в целом было выиграно войсками Бонифация, сам он был смертельно ранен в поединке с Аэцием. Мало того! Перед смертью Бонифаций посоветовал своей безутешной жене – вандалке Пелагии (или Пелагее), в случае, если она захочет вступить в повторный брак, отдать руку и сердце только храброму Аэцию. Тому, кто оказался в силах одолеть в бою ее первого супруга. Но это произошло лишь через три месяца после битвы. Пока же Аэций, разбитый под Равенной, удалился к себе в поместье, а новым «военным магистром» был назначен зять Бонифация, Севастиан. Судя по всему, римский классицизм сменился неким позднеримским романтизмом. Похоже, дисциплина стала играть меньшую роль по сравнению с такими мужскими доблестями, как отвага и решимость (соотношение, скорее заимствованное поздними римлянами от варваров, чем унаследованное от древних римлян). Поэтому поражение в гражданской войне («ингенс беллум») ничуть не убавило Аэцию величия в глазах всех и каждого. Если не в Равенне и не в Первом Риме (где ему с трудом удалось избежать мечей и кинжалов подосланных неизвестно кем наемных убийц; по другой версии, на жизнь Аэция покушались в его собственном имении), то, во всяком случае, у его друзей-гуннов, находившихся в те годы все еще под властью Роаса-Ругилы. Аэций счел за благо бежать к гуннам в Паннонию. Именно там «последний римлянин», вероятно, впервые встретился и познакомился с Аттилой. С которым, надо полагать, не раз вместе охотился, беседовал и пировал. Ругила, поразмыслив на досуге, дал в помощь прибегнувшему к его защите «самому последнему из римлян» (после смерти Бонифация) очередной ограниченный контингент гуннских «воинов-интернационалистов». Без этого «почетного эскорта» возвращение Флавия Аэция к родным пенатам и, тем более, его восстановление в прежней должности грозило стать весьма проблематичным. Опираясь на поддержку своих гуннских «социев», опальный вельможа смог добиться от регентши Галлы Плацидии того, чего хотел. А именно – смещения Севастиана и восстановления себя в качестве главнокомандующего войсками Западной Римской империи. Опальный Севастиан, затаив злобу на Аэция, бежал в Константинополь (где ему, кстати говоря, жилось ничуть не хуже, чем в Равенне). В том же 432 г. Аэций, во исполнение предсмертной воли побежденного им в честном поединке Бонифация, женился (вторым браком) на его вдове Пелагии. У них родился сын, названный, в честь деда, Гауденцием. С 432 г. и до самой своей (естественно, насильственной) смерти в 454 г. Флавий Аэций, опираясь на гуннских «кентавров», фактически руководил всей внешней политикой Западной Римской империи. Да и вообще, по большому счету, правил за западного императора-марионетку Валентиниана III, который совершенно не вникал (если верить Прокопию Кесарийскому) в государственные дела, предаваясь «всяческим порокам» (весь в Гонория).