Официальный тронный зал выглядел почти как обычно, если не считать тоненького слоя пыли на мебели. На троне сидел Мандрагор, когтями задумчиво отбивая на подлокотнике стаккато. Он отлично знал, что ряды его придворных постоянно уменьшаются, и подданные один за другим покидают его. Несколько драконов все же остались: он был их Тринолоанан, и защищать его они будут даже ценой самой жизни. Но того страха, что раньше, он уже не внушал. Скоро с небес появятся новые боги, бросающие вызов богу-правителю Лоананмара, и народ уже убегал из города. Мандрагор об этом знал, но почему-то ему было все равно — другие страхи владели им.

В старых легендах говорилось, что могила короля Андариона никогда не была найдена потому, что он не умер, но перешел в царство Эфира восседать рядом со своим бессмертным предком, и еще говорили, что он когда-нибудь вернется на Меру и снова будет править. Мандрагор это отметал как миф и попытку выдать желаемое за действительное, порожденную ужасом и неуверенностью Темных Веков; а теперь пошли слухи, что Андарион вообще жив, что он вернулся. В ответ на тревогу, порожденную этими докладами, рана, нанесенная мечом отца много лет назад, снова выступила на шее Мандрагора пульсирующим шрамом. Неважно, что оружие было в другой руке: такова была преданность Ингарда Храброго своему сюзерену, что иногда он казался лишь продолжением воли Браннара Андариона, ведая самые сокровенные его желания и действуя согласно с ними.

«И мой отец ничего не сделал, чтобы ему помешать, — думал Мандрагор. — Это честь, а не любовь, остановила его руку, и он был рад, что другой сделал это за него».

Его лицо еще отмечали несколько злых красных рубцов от драконьих когтей Эйлии, оставшиеся от их стычки. Даже превращение в человека не убрало этих ран, потому что ранено было не только тело, но и разум. Но в драконьем облике боль была сильнее, и поскольку другие формы он не мог сохранять так долго, как две врожденные, ему пришлось быть человеком. Этого и хотела Эйлия?

Его размышления прервало чье-то появление — прищуренными глазами глядел на него регент Омбара.

— Долго будет продолжаться это безумие? — спросил Наугра. — Я говорю тебе: враг близится. Ты должен улетать на Омбар.

Пальцы с когтями сомкнулись на подлокотниках.

— Я уже был в вашем мире, — ответил Мандрагор. — У меня нет желания туда возвращаться — сейчас или когда бы то ни было.

— Но ради твоей же безопасности…

— Скажи: то, что ожидает меня на Омбаре, хоть чем-нибудь лучше того, что ждет меня здесь?

— Ты все еще не веришь нам, даже сейчас? Мы стояли между тобой и твоими врагами.

— Из чистого добросердечия, — сухо ответил Мандрагор.

— Естественно, нет — но твое благополучие в наших интересах. Найти другое существо с кровью и архонов, и лоананов вряд ли удалось бы, а создать новое такое — невозможно. Ты уникален, как это и было предначертано.

Мандрагор зарычал:

— Ни к архонам, ни к их манипуляциям я отношения не имею!

— Но мы восстаем против господствующих архонов, — возразил регент. — Как и ты, мы против их планов, касающихся Империи. А наши хозяева давно с ними расстались.

— Они свой вклад внесли в эту кашу. Они правили Зимбурой через своего потомка Гурушу, превращали людей в мерзких гоблинов, лоананов — в огнедраконов, воспитывали их как боевую силу для своих целей…

— Чтобы подорвать Империю архонов! Элмера, которую ты называешь Элианой, и ее союзники, и Эйлия, наследница архонов…

Мандрагор будто не слышал, что его перебили:

— И ты сам сказал, что мое рождения они планировали веками — предвидели пришествие короля и вывели волшебницу-лоанейку Мориану, чтобы Андарион зачал меня, а я стал вашим оружием в будущей войне. Мы — их орудия. Архоны всегда одинаковы.

Фантом Наугры пристально смотрел на него;

— Говори, что хочешь, Мандрагор, но они тебя создали. Без них ты просто не существовал бы.

— Тогда я за все, что пережил, тоже им благодарен, — ответил Мандрагор. — Хватит. Я — твой правитель, и ты должен мне повиноваться. Исчезни! И помни, если мне надоест эта игра, я всегда могу вернуться к собственной жизни — а вы потеряете свое драгоценное оружие!

— Не копайся здесь слишком долго, или новая императрица сможет за тебя эту службу выполнить.

С этими словами регент растаял в воздухе.

Снова оставшись один, Мандрагор встал с трона и начал ходить по залу. В наблюдательном хрустальном шаре он видел приближающиеся ряды врагов. Может быть, архоны правы, и он должен был удирать, пока была возможность. Но на Омбар… он передернулся, вспомнив темноту. Он небрежно упомянул Эйлии об этом мире, но знал, что там царит ужас, и воспоминания о нем были как дурной сон. И все же, Эйлия и ее армии могли бы не решиться следовать за ним туда… так что же делать? Это выбранное им самим убежище уже не могло служить защитой. Трина Лиа не обладала на Неморе той силой, что в своем родном мире, но она усовершенствовалась в чародействе, и у нее под началом много других чародеев. Сдаться? Невозможно сдаться врагам, которые поклялись его уничтожить, которые считают его самой страшной угрозой своей Империи за всю ее историю. Они даже не могут его заключить в тюрьму, заковать в железо — из страха, что валеи его выручат, И некуда скрыться, нет убежища, где его не нашли бы сразу, — кроме как на Омбаре. Как бы часто он ни искал решения, мысли его все время возвращались к миру Валдура, будто вынуждаемые безжалостным роком. Это был бастион — Мандрагор это признавал, — защищенный не только чародеями, но и присущей ему мощью архона. Этот мир защитит его — но для какой цели? Они хотят использовать его, считают его своей законной собственностью, раз они его вызвали к существованию.

От мыслей его отвлек голос, окликнувший его от дверей — это была Синдра. Из людей только она осталась с ним. Черные волосы, сияющие, как масла ведьм, были распущены, спадали на спину, и одета она была в длинное свободное платье темно-алого цвета. На ее губах играла тень улыбки. Эта улыбка и что-то еще, отчего ее выражение было злорадным, вывело его из себя.

— Чего ты хочешь? — резко бросил он.

— Не так: чего хочешь ты? Скажи, и я тебе это дам.

— Сейчас главное, чего я хочу — это остаться одному.

— Но ты никогда не будешь один, Мандрагор, — ответила она. — Да и никогда не был, с самого начала. — Она приблизилась, шурша платьем. — Я это знаю. Я была здесь, когда ты родился — и еще до того.

Он уставился на нее, вытаращив глаза. Она что, дурман-цветка попробовала? Глаза женщины лихорадочно блестели, щеки пылали, и она засмеялась низким грудным смехом.

— Наугра прав. Мы веками терпели тиранию высших архонов, но ничего не могли им сделать. Мы могли лишь вредить их драгоценным созданиям, и для этого мы требовали от наших смертных слуг действовать от нашего имени.

— Синдра…

— Я не Синдра. Я Элнемора.