Горелик молча поглощал пищу, глядя неподвижно перед собой. Его чело бороздили высокие государственные думы.

Я смело двинулась к нему, побледнев от собственной решимости.

Выдавила из себя сбивчивое «Не занято?», опустилась на соседний стул…

Поднялась я с этого стула офицером по особым поручениям, подчиненным лично руководителю Центра.

* * *

Эдуард Марленович обладал уникальной способностью произносить речи. Он сыпал абсолютно гладкими, красиво построенными фразами, которые, будучи осмысленными, оставляли стойкое впечатление легковесной подсолнечной шелухи – вроде бы и есть что-то в ладонях, да к чему это применить – непонятно, разве только выбросить за ненадобностью.

Менеджер по связям с общественностью организовал нам аккредитацию на пресс-конференцию только что назначенного премьера. Подобраться к сиятельному чиновнику было трудно. В его секретариате вышколенные сотрудницы однообразно твердили, что их начальник по личным вопросам никого не принимает, для встречи необходимо предоставить на рассмотрение бесконечные бумаги, и, если вдруг ими заинтересуется сиятельный выскочка, он сам назначит встречу. Однако писать докладную на тему, которая меня интересовала, – означало заранее выложить козыри и лишить себя преимуществ внезапного удара.

На пресс-конференцию мы прибыли в полном составе – два сотрудника Центра, вооруженные диктофонами, шофер и я. И когда, сойдя с трибуны, премьер заторопился к выходу, сопровождаемый дюжими охранниками (по залу пронесся слух, что его вызывает в Кремль сам президент), моя команда красивым, заранее отработанным маневром организовала искусственную давку у входа.

Пока охрана разгребала завал из человеческих тел, мне удалось протянуть визитку в образовавшийся вакуум и произнести многозначительным шепотом:

– Позвоните. Вам лучше позвонить, не дожидаясь…

Чего именно не стоило дожидаться премьеру, я не уточнила, но один вид моей визитки подействовал как ушат холодной воды на разгоряченного своим успехом чиновника. Поэтому на следующий день тон сотрудницы секретариата, ранее отличавшийся арктическими нотками, заметно потеплел, будто оттаял.

– Да, меня предупреждали, что вы будете звонить. Эдуард Марленович просил перед встречей предварительно изложить суть дела…

– Нет, – резко ответила я. – Должна предупредить, что больше звонить я не буду. И если его не интересует…

Отступать мне было некуда – в спину мне дышал озлобленный недавней ночной эскападой Шаньгин, звание мое было пока только номинальным, держалась я на ногах непрочно – того и гляди, вышибут в отряд реабилитационных проектов (что-то вроде штрафроты или дисбата для провинившихся сенсологов, только нравы покруче)…

Однако все произошло именно так, как я ожидала. Встреча была назначена.

– У меня очень мало времени, – предупредил премьер, едва я возникла на пороге его роскошного кабинета. – Не более десяти минут.

Мы проговорили ровно два часа.

Он вилял, как уж на сковородке, но заметно сник, едва я достала из папки толстую кипу банковских платежек с выразительной аббревиатурой ГЦГ и годовой банковский отчет.

– Оплата за обучение в колледже производилась за счет средств банка «Уником-траст» и нефтяной компании «Уником-ойл». Вот копии заключенных договоров, фамилии окончивших курс сотрудников. Вот суммы пожертвований, поступивших на счет колледжа… Эти данные, опубликованные в прессе, произведут эффект разорвавшейся бомбы, вы не находите?

– М-да… – невнятно промычал он.

Представляете, как ухватятся за эту новость газетчики? Премьер-министр страны пришел к власти при поддержке одиозной тоталитарной секты! А потом, когда всплывет факт расходования вами средств государственной нефтяной компании на обучение персонала в сомнительном колледже… Вы думаете, после этого левая Дума утвердит ваше новое назначение?

– М-нет, – согласился он.

В кабинете воцарилось тягостное молчание. Было слышно, как сипло дышат высокие напольные часы в углу кабинета. В их футляре, буде такая необходимость возникла бы, мог свободно спрятаться взвод автоматчиков…

– Знаете, как это называется? – наконец нарушил молчание премьер, по-куриному окуная голову в плечи. Он выглядел неважно – покраснел, тяжело дышал, стекла очков запотели.

– Любопытно послушать.

– Шантаж.

– Мы называем это стремлением к сотрудничеству.

– Вы хотите меня запугать? Не выйдет! По моему приказу компетентные органы немедленно примутся за расследование деятельности вашего Центра, и после такой проверки вам вряд ли удастся выйти сухими из воды.

– Возможно, – грустно протянула я. – Да, пожалуй, вы совершенно правы. Но ведь и вы кое-что теряете при таком раскладе…

– Что именно?

Вы больше никогда, никогда, никогда не станете премьер-министром! – с элегической грустью заметила я и принялась складывать бумаги. – Всего хорошего. Рада была с вами познакомиться, желаю успехов в управлении страной. Да, и еще… У вас чудесный сын!

– Спасибо, я знаю…

– Он проявляет удивительные способности в изучении сенсологии!..

Его лицо вытянулось. Такого он не ожидал. Очевидно, надеялся, что нападки прессы как-нибудь отобьет, Думу худо-бедно проскочит, но сын… Это было больное место, удар под дых. Что поделать, когда упорно строишь карьеру, на детей совсем не остается времени…

– Погодите, – внезапно севшим голосом произнес Китайцев. – Что вы хотите? Что вам нужно?

– Мы хотим дружить! Во имя всеобщего блага, во имя интересов страны…

На прощание он заискивающе выдавил из себя, пожимая влажными ладонями мою руку:

– А как же мой сын?

– Олег очень способный мальчик, – кивнула я. – Нам будет жалко лишиться такого студента. Но ничего не поделаешь… Уговор дороже денег.

На этом мы расстались.

Достигнутая в тот день договоренность сильно упрочила мое шаткое положение. Отныне на меня посматривали с уважением, как на опытного рыбака, который на голый крючок подцепил пудовую форель.

А Шаньгин вовсю продолжал свои игры с ценными бумагами. Облигации фантастически росли в стоимости, становились все дороже, сулили кучу денег – чтобы вскоре лопнуть, как красивый, радужно флуоресцирующий пузатыми боками мыльный пузырь…

День 16 августа начался как обычно. Обычный серенький августовский денек – в меру тепла, в меру влаги, в меру солнца. Средний день из множества таких же обыкновенных, ничем не примечательных дней… Его размеренное однообразное течение внезапно взорвала истерическая трель телефонного звонка.

– Говорит приемная Эдуарда Марленовича, – отозвался женский голос, уже с утра звучавший устало. – Он просит вас срочно приехать на встречу. У него будет всего три минуты.