— Я лгал всем на протяжении многих лет. Все это время я мог бы вести себя как предатель. И ты ничего не узнал бы.

— Хорошо. Если ты такой вероломный, то я заточу нож, и делай все сам. Вот там есть укромный уголок.

В кладовой было достаточно света, чтобы увидеть, как дрогнули губы Пакса.

— Хорошо. Но как мне с этим жить?

— Ну, это можно обсуждать много и долго. Мой тебе совет: беги прочь. В Германию. Или в Норвегию. Устройся учителем латыни. Собирай жуков. Гебе понравится. Сомневаюсь, что кто-то отравится за тобой на север.

— А французы?

— Им необязательно знать об этом. И они ничего не узнают, если твой приятель Невидимка будет держать рот на замке. Я постараюсь убедить Жюстину сохранить все в тайне.

С губ Пакса сорвался тихий смех.

— Да уж, ты это можешь. А если, скажем, я не хочу преподавать латынь на промозглом севере?

— Можешь отправиться прямиком к Каррадерс, пасть ей в ноги и молить о пощаде. Только я бы на твоем месте не слишком рассчитывал на се милосердие. Или можешь отправиться в Лондон к Гальбе. По крайней мере он тебя выслушает, прежде чем перерезать горло. — Ну что еще тут скажешь? — У меня есть деньги, пара часов. Я сегодня только и делал, что обчищал карманы.

— Ты загадочный человек. Ястреб.

— Просто система моих моральных принципов сложна для понимания. Уезжай из Парижа. Американцы рассказывали мне, что Нью-Йорк и Бостон — города больших возможностей. Возможно, они мне солгали, но ты мог бы поехать и проверить.

— Мне стоит об этом подумать.

Проблема Пакса состояла в том, что он слишком много думал.

— У тебя есть время до рассвета. А потом я иду к Каррадерс.

Хоукер стоял у окна кафе «Режанс» и ждал Сову.

В кафе царила тишина. Хозяева, ворча что-то себе под нос, ушли домой. Остались только он и Сова. Она что-то делала в кладовке.

На улице было темно. Лампы, освещавшие колоннаду в Пале-Рояле, потушили. Магазины закрылись, и их хозяева разошлось по домам. Из расположенного напротив игорного дома доносились приглушенные звуки голосов и пианино. В кафе в дальнем конце колоннады выступали цыгане.

До рассвета оставалось четыре часа.

Каррадерс наверняка спросит, куда направился Пакс. Но Хоукер ответит, что не знает. Существует множество способов выбраться из города, особенно если знаешь его так же хорошо, как Пакс.

Сова подошла сзади. Она дала знать о своем присутствии, но сделала это так, чтобы не нарушить ход мыслей Хоукера.

— Ты не знал, что он был Невидимкой? — спросила она.

— Нет. — Французы проделали достойную восхищения работу по внедрению своего человека в ряды агентов британской разведывательной службы. — Твой друг рассказал тебе?

— Не совсем так. Он сделал вид, будто незнаком с Паксом. И в этом его ошибка. Он солгал мне, Хоукер, несмотря на долгие годы совместной работы.

— Да?

— Извивался, точно червь на крючке, чтобы только не выдать своего товарища Невидимку. Наверное, он счел, что я слепа или слишком глупа, чтобы заметить разыгравшуюся у меня под носом драму. Я отослала его прочь и велела держать язык за зубами. Разберусь с ним позже. Он будет молчать по многим причинам.

— Хорошо.

Жюстина смотрела сначала на отражение Хоукера в стекле, а потом повернулась и заглянула ему в лицо.

— Ты сдашь Пакса своим начальникам?

— Утром.

— Полагаю, у тебя нет иного выбора.

— Верно. — Хоукер не знал, что будет делать, если Каррадерс отправит его на поиски Пакса.

Он отражался в стекле рядом с Совой. Казалось, будто он стоит снаружи на улице и пристально всматривается в темноту.

— Послушай меня. — Сова отстегнула фартук, закрепленный на груди двумя булавками, а потом спокойно и деловито развязала ленты на талии. — Послушай, Хоукер.

— Слушаю.

— Ты не можешь замять это дело, а я могy. — Она нетерпеливо бросила фартук на стол и положила руку на грудь Хоукера. — Я ничего не скажу своему начальнику.

Хоукеру хотелось встряхнуть головой, чтобы привести в порядок мысли.

— Почему?

— Преследование одного из Невидимок спустя столько лет не сделает Франции чести. — Она раздраженно пожала плечами. — Мы вели себя не слишком хорошо по отношению к ним.

Если французы не станут преследовать Пакса, у него появится реальный шанс сбежать. Дойл сказал бы…

Дойл обучал их обоих. Хоукера и Пакса. Ему необходимо все рассказать…

— Мы, французы, всегда говорим о любви, но понятие дружбы для нас сложнее. Несравнимо сложнее. Сними сюртук и помоги мне.

Жюстина хотела, чтобы Хоукер помог ей убрать стулья. Столы со встроенными в них шахматными досками стояли ровными рядами. По одну сторону от них располагались длинные скамьи, по другую сторону — стулья.

— Сюда. — Жюстина указала рукой.

Прекрасно. Он будет двигать стулья. С плетенными из тростника сиденьями они оказались очень легкими. Шахматисты-любители не нуждались в комфортной мебели. Хоукер брал в руки по два стула сразу.

— А теперь столы. — Жюстина взялась за край одного из них.

Они начали расставлять столы вдоль стен. Когда работа была закончена, Жюстина взяла Хоукера за руку.

— Я ничего не знала насчет Пакстона.

— Я тебе верю.

— Это было… — Жюстина внимательно всматривалась в лицо Хоукера. стараясь поймать его взгляд. — Ты же знаешь, что это неизбежно. Мы обязательно внедрили бы в вашу среду одного из наших агентов. Одному лишь Богу ведомо, скольких агентов вы внедрили в тайную полицию.

— Не спрашивай меня.

— Не буду. — Жюстина посмотрела на сдвинутую к стене мебель. — Я не знаю имен всех агентов, работающих сейчас в Англии. Но не думаю, что Пакс один из нас. Мне кажется, он предан вам, англичанам.

— Возможно.

— Ты все равно его убьешь?

— Скорее всего.

— Ты сам? — тихо спросила Жюстина.

— Не вот этими руками. — Хоукер показал свои руки. Я просто отдам его тем, кто это сделает. И произойдет это через пять часов.

Жюстина легонько коснулась вытянутых рук Хоукера своими.

— Понимаю. Очень хорошо понимаю. Это ужасно. Давай закончим.

Зачем они двигали столы? Теперь они подняли одну из скамеек.

— У него есть деньги? — спросила Жюстина.

— Достаточно. Все мои плюс то, чем я разжился сегодня утром. А еще пара часов и кольцо.