Отойдя около пяти километров от реки, Суровцев приказал отряду спешиться. Он отошел в сторону от подчиненных, и только теперь рвота стала выворачивать его внутренности наизнанку. Следом за ним побежал в сторону от остальных и Жуков. Только они двое до сих пор не испытали этой муки. Прорыгавшись чуть ли не до крови, до последней остававшейся в желудках желчи, со слезящимися глазами, тяжело дыша, они долго смотрели друг на друга, точно осознав, что они сейчас понимают в происходившем и происходящем больше других.

Ася, заметив даже в полумраке бледность Суровцева, забеспокоилась:

– Сережа, что с тобой?

– Пустяки, – грустно ответил Сергей.

Она поняла, что совсем не пустяки сделали мертвенно-бледным его лицо. Она невольно вся задрожала, когда он похолодевшей рукой провел по ее обнаженной атласно-белой нежной коже, по плечам. Заботливо прикрыл ее одеялом. Он, не раз уже наблюдавший эти страшные превращения живых, молодых тел в трупы, содрогнулся. Впечатления человека, знающего войну, на себе испытавшего ее ужас, рождали в душе страх и опасения за людей близких, которые не подозревают, как, в сущности, беззащитна их жизнь. Людей, которые так легкомысленно уверены, что с ними не может произойти ничего ужасного. И как бы он хотел сам вернуться в это ощущение беззаботного наслаждения жизнью! Страх, почти незнакомый ему на фронте, настигал его в тылу.

– Знаешь, я хочу есть, – виновато сказала она.

Суровцев стал быстро одеваться.

– Ася, я, признаться, так ждал встречи, что даже не подумал об этом. Можно заказать ужин сюда, а можно пройти в ресторан.

– Я никогда не бывала в ресторане. В отличие от некоторых, – чуть нахмурив брови, сказала она.

– Значит, идем в ресторан. И вообще, после ужина я предлагаю поехать к тетушкам или к тебе. Номер я оставлю за нами. Мне не по душе то, что мы с тобой прячемся от всех точно преступники.

– А мне, напротив, нравится, – игриво заявила она. – Я чувствую себя авантюристкой и дамой полусвета.

В гардеробе ресторана рядом со швейцаром стояли двое полицейских и жандармский офицер. Городовые вытянулись по стойке «смирно». Офицер лихо козырнул молодому подполковнику с крестами на груди и с адъютантским аксельбантом. Суровцев рассеянно кивнул в ответ, удивившись присутствию здесь стражей порядка.

В первую же минуту, войдя в ресторан, Суровцев пожалел о том, что не заказал ужин в номер. Зал ресторана был полон публики. Было накурено, что неприятно даже человеку курящему. Ася в считанные секунды из авантюристки, какой она себя возомнила, превратилась в недавнюю гимназистку. Едва она хотела произнести: «Может быть, уйдем?» – как перед ними вырос официант со своим: «Пожалуйте сюда». Тут же заиграли скрипки румынского оркестра, которым ресторан славился. Удивительна Россия, но куда удивительнее Сибирь! Во время войны немецкое имя русской столицы из прежнего «Петербург» превратилось в «Петроград». Но в Томске оставили без переименования гостиничные номера «Берлин», а в лучшем ресторане играли подданные союзной Германии – Австро-Венгрии. Из-за столика, находящегося в дальнем углу зала, поднялся густобородый человек, в котором Суровцев узнал своего попутчика по поезду.

Начавший выпивать еще в Богашеве, купец Иван Леонтьевич с самого утра пребывал в устойчивом, тупом алкогольном равновесии. Он до сих пор не свалился с ног от выпитого, но и стоял на ногах с трудом, нагруженный спиртным, как говорится, под завязку.

– Идемте за мой стол, господин подполковник, – басил он. – Здрасте, мадам, – с опозданием поздоровался он с Асей.

Молодая женщина вздрогнула от непривычного для себя обращения. Взгляд ее тревожно заметался между Суровцевым, пьяным купцом, между оркестром и публикой, состоявшей из представителей томского купечества, многих военных и дам, принадлежавших к категории нимфеток. Так называл этих особ генерал Степанов.

– У нас сегодня что-то вроде поминок, – пьяно улыбаясь, продолжал Иван Леонтьевич. – Вы еще не слыхали? Так извольте слушать. Распутина убили! Ну что же вы стоите? Идемте выпьем за помин души земляка нашего, раба Божьего Григория. Мне доводилось с ним выпивать. Могучий человек был, скажу я вам.

– Идем отсюда, – произнес Суровцев, подавая руку растерянной Асе. – Мы, с вашего позволения, покидаем вас, Иван Леонтьевич.

– Как это покидаете? А я вас не отпускаю! – разведя могучие руки в стороны, неприлично громко проговорил купец.

Взгляды присутствующих обратились к выходу из ресторана, где разыгрывалась сцена, обещающая перерасти в скандал. Но скандала не получилось. Вернее, не получилось настоящего скандала. Офицер вдруг приблизился к пьяному купцу и что-то вполголоса сказал ему. Затем взял свою даму под руку и удалился. Какое-то время Иван Леонтьевич ошарашенно смотрел им вслед, затем точно взревел:

– Ах ты, душа оловянная! Благородие хреново! На клочья порву!

Купец бросился вслед за Суровцевым, но на выходе из зала путь ему преградили жандармский ротмистр и двое полицейских, которые, вероятно, несли здесь дежурство, что было вызвано уже известными нам новостями из Петрограда. Секретные депеши из столицы предписывали властям на местах пресекать возможные беспорядки и погромы. Но их не случилось. В целом империя осталась равнодушной к гибели Распутина.

– Прошу не нарушать спокойствие, господин купец, – бесцветным голосом произнес жандармский чин.

Пьяный гнев купца готов был обрушиться на жандарма, но два дюжих городовых, вставшие за спиной представителя власти, всем своим видом показывали, что готовы применить силу.

– Продолжайте веселиться, господин купец. Повод, полагаю, прекрасный, – продолжил ротмистр.

– Издеваетесь? Издеваетесь над русским человеком! Ну, погодите. Будет вам ужо и новая революция, – пригрозил Иван Леонтьевич.

– А будете неприличные слова произносить – прикажу сопроводить вас в участок, – по-прежнему безучастно продолжил страж порядка.

Купец крякнул от досады и отправился к своему столу, где, наполнив до краев мутной жидкостью лафитный стакан, залпом осушил его.

– Эх, Расея, Расея! – промямлил он, переминая во рту блин, фаршированный черной икрой.

Быстрые сани несли наших героев по вечернему Томску. Прохожих было мало. Мягкий пушистый снег засыпал улицы сибирского города. Тусклый свет электрических фонарей едва обозначал одну из главных улиц – Почтамтскую, захваченную в плен стихией снегопада. Суровцев сжимал руки Аси. Путь их лежал на квартиру тетушек Сергея.

– Что такое ты сказал этому купцу? – спросила Ася.

– Я посоветовал ему отправиться в Монастырский переулок. Там есть более подходящее заведение для поминок господина Распутина.

В отличие от купца Ася сразу сообразила, что Суровцев имел в виду только что отстроенное томским купцом Громовым здание городских бань.

– Ты прямо хулиган какой-то, – улыбнулась она.