и сейчас один такой молодой человек с длинными волосами играет на гитаре и поёт, не отводя глаз от совсем юного создания с короткой стрижкой. Я уловила неожиданно знакомые слова, прислушалась — юноша пел по-английски! Господи, как давно я не слышала этой речи, это же язык моей мамы! Он пел про черного дрозда, который заливается в глухой ночи, призывая: возьми свои сломанные крылья и научись заново летать, дождись момента, когда ты взмоешь ввысь. Он поет: хоть ты и слеп, но научись быть зрячим вновь, ты же всю свою жизнь ждал момента, чтобы стать свободным.[26]

Я стою босая на грязном полу женского туалета Свияжской клиники для безнадежных психических больных и плачу, вспоминая своих любимых, родных людей. Я была самой сильной из них, самой серьезной и ответственной, хоть и самой влюбчивой. Меня всю жизнь готовили к трудностям, хотя какие трудности у дочери русского царя? Только жениха пристойного найти. Я заливаюсь слезами под взорами моих безумных товарок, потому что есть только один-единственный способ взмыть ввысь и стать свободным. Мне надо было умереть на дощатом полу подвала, но у равнодушного убийцы дрогнула рука и пуля не размозжила мне голову, а просто повредила. Я не умерла тогда, но придется умереть теперь, потому что мне ничего больше не нужно от этого мира. В этом мире — я отвратительная старуха, а там, где сейчас мои родители и сестры — я по-прежнему очаровательная пухлая девушка с огромными серыми глазами, которые мои сестрицы с завистью называли «машкины блюдца». У меня красивое белое платье, белые туфельки хоть на невысоком, но все же каблуке, по плечам раскинуты густые тяжелые волосы, в которые вплетена белоснежная лента. Каждый день рождения мама дарила нам по одной жемчужине и одному бриллианту. И теперь у меня на шее — скромное ожерелье из девятнадцати жемчужин. Они все стоят вокруг сидящих мамы и папы — Красавица Ольга, Гордячка Таня, Бесенок Анастасия и всеобщий любимчик Алеша. Все смотрят, не моргая, в объектив фотографического аппарата, почему же там нет меня?

Справка.

«Настоящим удостоверяется, что Иванова-Васильева Н. В., 1901 г.р., скончалась в 1971 году в психиатрической клинике о. Свияжска, отказавшись от пищи и лекарств. Дана для представления в отдел записи актов гражданского состояния с. Нижние Вязовые Зеленодольского района Татарской АССР».

НИКОЛАЙ, ПАРИЖ, 1936

Приготовить торт — дело непростое. А уж приготовить торт, который должен стать чуть ли не главным призом конкурса — дело очень и очень сложное. А если еще это конкурс красавиц, да не простой, а — «Самая красивая девушка России», то организовать, приготовить и доставить великолепное произведение кулинарного искусства к зданию редакции иллюстрированного журнала, где проходит этот конкурс — дело вовсе безнадежное.

И кому поручить столь сложное, практически неосуществимое мероприятие? Николаю Дмитриевичу, естественно. Бывший морской офицер, кто как не он четко и безукоризненно, в лучших традициях флота, осуществит задуманное? К тому же не первый день руководит бывший старший лейтенант… Впрочем, разве офицеры флота бывают бывшими?!

Старший лейтенант, флаг-офицер начальника 3-го дивизиона Черноморской минной дивизии, адъютант командира минной бригады контр-адмирала Владимира Трубецкого[27] Николай Дмитриевич Деменков привык выполнять любые задания, какими бы невыполнимыми они ни казались.

А ведь на нем еще и вечерний банкет в честь первой красавицы России, которую должно выбрать сегодня компетентнейшее жюри, куда вошел весь цвет парижской журналистики. И если кто-то думает, что руководить рестораном проще, чем командовать боевым кораблем, то это мнение вполне можно оспорить.

А эта шатеночка, что вышла в финальный конкурс — весьма хороша, весьма! Скульптурных форм барышня. Николай и сам крупный мужчина, к 50 годам даже немного обрюзг, хотя, признаться, никогда и не был особо стройным, а тут животик окончательно выпятился, да по бокам жирок навис, несмотря на все тяготы эмиграции и нескончаемые заботы, которых вдосталь у директора ресторана. Но за этой барышней с удовольствием бы приударил, будь помоложе. Хотя почему «помоложе»? Юным девам всегда нужны щедрые солидные покровители.

Чего-чего, а солидности Николаю Дмитриевичу не занимать. «Московские колокола» не какой-нибудь дешевый эмигрантский трактир, а самый настоящий парижский ресторан, каким и должно быть заведение на улице Колизей, в полутора кварталах от Елисейских Полей. Здесь, в VIII округе, живут приличные люди, тут не устроишь забегаловку, где будут наспех перекусывать таксисты из бывших поручиков самокатных дивизионов. Тут публика другая. Так что рано его со счетов списывать, рано. А боевое прошлое — разве не им Отелло увлек юную Дездемону? Разве не рассказами о страшных опасностях, о рискованных предприятиях, о смертельных битвах, в которых довелось побывать? А как Николай поет и музицирует! Да какое сердце не дрогнет от рассказов про бои за Крым, про печальные дни эвакуации, про мытарства в Константинополе, про то, как исключительно трудами и энергией добился всего, что имеет.

Ну, и когда же, наконец, будет готов торт? Николай Дмитриевич посмотрел на часы и вздохнул. Пора, пора!

Но барышня-то — хороша, ох хороша! Истинно русская красавица, а формы, формы! Нет никого красивее русских девушек, в эмиграции Николай Дмитриевич в этом убедился. Хотя и в России не сомневался никогда. Вон, великая княжна Мария Николаевна тоже была чудо как хороша. И, кажется, была влюблена в него по уши. Даже перед Государем как-то неудобно было. Его в караул ставят, а она вокруг вьется, смеется громко и всяческие знаки внимания оказывает. Девчонка совсем, сколько ей было? Лет пятнадцать?

Ну, вот, значит ему к тому времени стукнуло 29, какой там роман, даже думать не о чем. Забавно, перед уходом на фронт сшила ему шелковую рубашку. Собственноручно. Он еще тогда написал ей, что она ему вполне впору, хотя рубаха жала подмышками и рукава были коротковаты. Но не напишешь же влюбленной девушке, что она сшила негодную вещь! А так — ей стало приятно. Надо бы рубашку эту в музей отдать, все же реликвия!

Сложись судьба по-иному, был бы он царским зятем и валялся бы где-нибудь под Екатеринбургом с простреленной головой. Или, наоборот, жил бы с Марией Николаевной в Париже. Интересно, как бы тогда все сложилось? Пилила бы, поди, его как все эмигрантские жены за вечное безденежье, да требовала бы невозможного. А так, вроде, все у него сложилось. Да и жениться нет нужды никакой.

А шатеночка — прелестна. Попробовать приударить за ней? Ну, посмотрим. Да нет, никаких шансов — живет-то она, генеральская дочь,