– Летучих мышей, – говорю я. – Я предпочитаю их. – И улыбаюсь, глядя на его прекрасное лицо. – Холод не имеет значения. Ничто не имеет значения. – Мы замолкаем, глядя друг на друга и наслаждаясь объятиями. Он целует меня в кончик носа.

– Уверен, ты даже не почувствовала моего поцелуя, – замечает он, – потому что твой бедный носик слишком замерз.

– Тогда поцелуй меня еще раз.

Он снова целует меня, но уже не в нос. Он припадает губами к моим губам, и я погружаюсь в блаженство долгого страстного поцелуя. Но его прерывает пронзительный свист чайника. Брэм отпускает меня и улыбается. Убрав непослушные волосы, которые упали ему на глаза, он довольно потирает руки.

– Чай, – говорит он и наливает кипяток в заварочный чайник, потом кладет в чашки немного сахару и добавляет молока. Затем он убирает сахар и молоко в обшарпанный металлический поставец, в котором держит свою провизию. Дождавшись, пока чай настоится, он встряхивает его и картинным жестом разливает по нашим чашкам.

– Знаешь, до встречи с тобой я никогда не видела, как мужчина делает чай.

– Я рад слышать, что мне удалось так обогатить твой жизненный опыт.

– Особенно в том, что касается приготовления чая.

– Вот именно.

Он ставит дымящиеся чашки на низкий столик, стоящий перед единственным в комнате креслом. Видя, что я колеблюсь и не сажусь, он плюхается в него сам и, схватив меня за руку, усаживает к себе на колени.

– Когда у тебя только одно приличное кресло, – говорит он, – надо решать: сидеть в нем по очереди или вместе. Вместе теплее.

– Мне нравится сидеть в нем вместе с тобой.

– Ну и отлично, что ты со мной согласна.

– В этом, как и во многом другом.

– Однако теперь тебе придется передать мне чай.

Я осторожно делаю это, и мы сидим, обхватив руками чашки без блюдец и отхлебывая обжигающее питье.

– Сегодня слишком холодно, чтобы выходить из дома, – замечает он.

Я смеюсь.

– Возможно, на улице все же теплее, чем здесь.

– Похоже, скоро пойдет снег.

– Мы могли бы пойти в «Солдатский герб» и посидеть у огня. – Этот паб стал одним из наших самых излюбленных мест. Никто из моих знакомых туда не пойдет, к тому же до него рукой подать, так что риск, что по дороге нас кто-то увидит, невелик. Но вопрос упирается в деньги. Брэм получил щедрый гонорар за портрет Шарлотты и надеется, что за ним последуют и другие заказы, но пока их больше не было, и мы оба понимаем, что полученных им денег хватит ненадолго, особенно если мы будем тратить их на бренди. Я не раз настойчиво предлагала заплатить сама за себя, но Брэм не желал об этом и слышать.

– Только не сегодня. Сегодня я хотел бы заняться кое-чем другим.

– И чем же?

Он выглядит неуверенно, но все же продолжает:

– Я хочу написать твой портрет, Лилит. Прошу, скажи, что ты согласна.

– Только если ты позволишь мне купить его у тебя, когда он будет закончен.

– Не говори глупостей. Как я могу позволить тебе заплатить за него?

– Тогда я не буду позировать. Это мое единственное условие.

– Правда? Единственное условие?

– Вот именно. Я заплачу тебе за него справедливую цену, как только ты закончишь его писать.

– Но я не захочу с ним расставаться.

– Ты можешь оставить его здесь и показать Мэнгану, если будешь им доволен. Возможно, благодаря ему ты даже получишь новые заказы. – Я не говорю, что не могла бы отвезти этот портрет домой, на площадь Фицрой, и повесить его над лестницей. Как бы, интересно, я объяснила его появление маме?

Он на мгновение задумывается, потом его лицо освещается широкой улыбкой.

– Хорошо. Я принимаю твое условие.

Я вскакиваю на ноги, взволнованная перспективой стать его натурщицей.

– Ну, где мне сесть? Надеюсь, ты не станешь просить меня раздеться. Я бы замерзла до смерти еще до того, как высохнут краски.

– Сними только шапку, – говорит он, подводя меня к мольберту. Я вижу, что на нем уже стоит натянутый на подрамник холст, а с другой его стороны спрятался стул. Неужели он был так уверен, что я соглашусь ему позировать? Он уже сейчас знает меня лучше, чем я знаю себя сама.

Ты знаешь, что это не так, Лилит. Потому что он не может по-настоящему тебя знать.

Голос Темного духа раздается так внезапно, что на этот раз я вздрагиваю.

– Лилит, что с тобой?

– Да ничего. Просто мне показалось… что я вижу мышь. Вон там, – отвечаю я ему, садясь на видавший виды стул и позволяя немного повернуть мое лицо.

– Вот так, – говорит он. – Так хорошо. В это время года света бывает немного, но тот, который есть, падает как раз как надо – на одну сторону твоего прекрасного лица, любовь моя. Но твои волосы. – Он хмурит брови. – Тебе надо их распустить. Ты не возражаешь?

– Нисколько, – говорю я, поднимая руки, чтобы распустить узел, в который они собраны.

– Пожалуйста… позволь, это сделаю я. – Одну за другой очень нежно он вынимает из моих волос все шпильки. Он делает это медленно. Осторожно. Давая каждому локону естественно лечь на плечи. От такой интимности, от такой ласки я должна бы испытывать блаженство, однако я напряжена, я настороже, так как жду, что со мной опять заговорит Темный дух, и это портит весь момент.

Закончив распускать мои волосы, Брэм отходит назад и смотрит на дело своих рук.

– Тебе удобно? – спрашивает он. – Как тебе кажется, ты сможешь усидеть в этой позе?

– Вполне удобно, – заверяю я, хотя на самом деле я, как это ни глупо, чувствую тревогу. Незваный дух все еще здесь, со мной. Я чувствую, что он смотрит на нас. Слушает, что мы говорим. Готовый напомнить мне, что Брэм не знает, не может знать, что женщина, которой он отдал свое сердце и которая сейчас позирует ему, хранит в душе страшные секреты. Я стараюсь не показывать ему своей тревоги, но его не обмануть. Похоже, он остро чувствует смену моих настроений и от него невозможно скрыть, что меня что-то глубоко беспокоит.

– Дорогая моя, скажи, что с тобой.

– Я… не могу.

Он медленно качает головой.

– Помнишь, что я тебе говорил? Что бы ты мне о себе ни рассказала, это не изменит моих чувств. Теперь ты уже наверняка этому веришь. Или же ты все еще во мне сомневаешься? Скажи, дело в этом?

– Нет, не в этом.

– Может быть… – Он мнется, потом продолжает: – Может быть, это связано с твоим женихом? Я понимаю, разорвать помолвку будет непросто…

– Нет, дело не в Льюисе.

– Тогда в чем же? – Он берет мои руки в свои и чувствует, как они дрожат. – Как же я смогу помочь тебе, если ты отказываешься со мной говорить?