– Этот фильм – память на всю жизнь, – сказал Ник.

А я сравнивал себя прежнего с нынешним. Я стал черствым и раздражительным, постоянно грузился. Кто этот жизнерадостный мальчик, которого я увидел на экране? Что с ним сталось? Но, как и почти во всех подобных ситуациях, я просто отмахнулся от неприятной мысли.

* * *

Рохлофф регулярно докладывал мне по телефону, что происходит на пляже, и, чтобы хоть как-то утолить жажду серфинга, я читал тематические журналы. Как-то раз, придя из школы, я слонялся по дому, не зная, чем себя занять, и решил замазать царапины на доске – хотя бы прикоснусь к ней. Доставая из кладовки под гаражом смолу и катализатор, я увидел в дальнем углу картонную коробку с наклейкой «Малыш Норман».

Я вытащил коробку и открыл ее. На свет божий явились газетные вырезки, школьные альманахи, мои истории про Мёрчера Кёрчера и, наконец, старые фотографии. Я на хоккейном поле, я на серфинге в Мексике. Вот я на слаломной трассе, вот мы с отцом спускаемся на лыжах по Сан-Антону, а вот он стоит на доске, а я, совсем еще малыш, болтаюсь у него на закорках. Мама рассказывала, что в тот день вернулась из магазина и обнаружила нас в полосе прибоя. Она пришла в бешенство. Орала на него, как сумасшедшая: «Как ты мог так наплевательски обращаться с малышом?»

Я выронил фотографию, к глазам подступили слезы. Я сгорбился и сдержал их. «Ты же не какой-нибудь там слюнтяй, которому не под силу справиться с ситуацией», – говорил я себе.

Потом подозвал Санни, обнял ее и почесал по пузу. Она перевернулась на спину и каталась по полу в своем собачьем экстазе.

– Я тоже счастлив, как и ты, – сказал я.

Я забросил палку как можно дальше, и Санни вприпрыжку побежала вниз по каньону.

Затем убрал фотки обратно в коробку, положил сверху все остальное, и тут мне в глаза бросилась еще одна вырезка – черно-белая фотография из Los Angeles Times. На ней я был снят в инвалидном кресле: раздувшееся лицо в бинтах, глаз подбит, на правой руке – массивная повязка.

«А ведь все это уже кажется сном», – подумал я, как будто произошло с кем-то другим.

Я вздохнул, и у меня перехватило горло, а грудь обдало жаром, так что пришлось сесть на пол и привалиться спиной к стене.

«Ничего страшного, – сказал я себе. – Все с тобой в порядке. Ты в норме».

Люди считали меня очень стойким – ведь я спустился с той горы. А мрачные чувства, которые теснятся во мне и терзают изнутри… что ж, их нужно преодолеть, и все тут. Вот отец умел справляться с ранеными чувствами. Избавляться от них. Двигаться дальше. Нужно просто пересмотреть свое отношение к тому, что кажется плохим. Я знал, как это сделать, и начал читать статью под фотографией, словно ища подтверждения тому, что я очень даже в норме.

«Мы решили, что нужно идти – иначе замерзнем насмерть…» Мой взгляд споткнулся об эту фразу. На меня обрушилась лавина образов, и, как я ни пытался отогнать их, все было напрасно. Я увидел себя там, в горах. Вот я говорю Сандре, что нам надо идти. Она не хотела. Но я ее заставил. А потом она поскользнулась, и я слишком далеко протянул руки, просчитался, и Сандра исчезла в тумане.

Голову и грудь сдавило от боли. Я начал тереться спиной о стену, и поверхность карябала мне кожу, а я все терся и терся и смог остановиться только усилием воли. «Успокойся, парень!»

В горле пересохло, я попил воды из раковины на кухне. Жидкость промыла меня насквозь и осела где-то в ногах, как и все остальное. Я плеснул воды в лицо, но квелость не прошла. Спускаясь по лестнице, я ощутил боль в бедрах. Тогда я забрался в постель и уснул.

Проснулся я весь в жару. Если бы я позволил Сандре остаться под крылом, она могла бы выжить!

Я схватил стоявший возле кровати пустой стакан и запустил его в стену. Он вдребезги разбился об стол.

Я посмотрел на костяшки пальцев: кожу покрывали вспученные рубцы, похожие на волдыри.

«Прекрати об этом думать!» – и я спрыгнул с постели.

Смел осколки стекла со стола в мусорное ведро. Несколько кусочков упали в приоткрытый выдвижной ящик. Я выдвинул его до конца, чтобы достать стекло. Из шкафа на меня уставился пластмассовый индеец, которого отец купил мне в Таосе.

Раньше я частенько смотрел на него и думал, что, если мой отец умрет, я тоже не захочу больше жить.

– Он погиб, когда вез меня кататься на лыжах, – сообщил я индейцу.

Я задвинул ящик и вышел из комнаты. Запихнул газетные вырезки обратно в коробку и засунул ее обратно в угол кладовки под гаражом. А потом свалился с гриппом на неделю.

* * *

Рохлофф и ребята из школьной компании сообщали мне по телефону о большом зимнем свэле. Температура у меня наконец-то спала, и описания великолепных пиков, первоклассных чашевидных волн и резких поворотов всю неделю разжигали мою страсть. К вечеру четверга я дошел до полного исступления.

На ужин мама приготовила курицу в меду, дикий рис и свой фирменный салат. Пока она накрывала на стол, я ждал в своей комнате. После ужина вымыл посуду, пошел в гостиную, где мама с Ником смотрели выпуск новостей, и обратился к ним с такими словами:

– Послушайте, вы должны меня понять.

Я развел руки широко в стороны, как будто удерживал пляжный мяч.

– Поймите же, мне необходимо заниматься серфингом, – продолжал я. – Серфинг заставляет мое сердце биться; это неотъемлемая часть меня, и без него я просто не в состоянии жить. Я словно засыхаю изнутри, и это ужасное чувство.

Санни ловила каждое мое слово. Я указал на нее рукой:

– Это все равно что забрать у Санни палку. Если она больше не сможет за ней гоняться, это ее убьет, поскольку абсолютно противоречит ее природе. А серфинг для меня – то же, что для Санни погоня за палкой. Я не прошу больше ни о чем. Я не буду встречаться с друзьями и ходить на вечеринки. Не буду даже тусоваться на пляже. Но поймите, мне просто необходимо попасть в воду, иначе я совсем зачахну!

Ник сидел, откинувшись на спинку кресла, и был полностью поглощен происходящим на экране.

– Ник, пожалуйста!

– Господи Иисусе, вот это речь, – к моему большому удивлению, сказал Ник. – Разве я могу тебе отказать? Знаешь, Норман, если бы хоть десятую часть твоего упорства и страсти ты вкладывал в учебу или в другое дело, ты бы многого добился. Тебя бы ждал грандиозный успех!

– Слава богу! Ник, спасибо! – воскликнул я. – А сможешь отвезти меня на пляж утром, до школы? Там мощный свэл!

– Ладно, все равно я сейчас не работаю, – сказал Ник. – А ты знаешь, что завтра обещали дождь?

– Мне без разницы, – ответил я.

– Ну, хорошо. Разбужу тебя в полшестого.

– Супер! Спасибо.

Я проснулся сам в четверть шестого. Дождь барабанил по пластиковому навесу непрерывным стаккато. Вчера вечером я загрузил в универсал Ника свою доску и гидрокостюм, и сейчас мне оставалось только проглотить немного овсянки. Ник был на кухне, готовил кофе.