— Но мы не видим, — сказал Таможенник, — какая она на самом деле. — И он толкнул Жену в бок, та подошла и, не развязывая Сопредседателя, оборвала остатки ткани с ее тела.

— Теперь видите, — Жена подняла глаза на сидящих, их было все-таки мало, и глаза многих из них были знакомы ей. Но сидящие занимались возмездием и, конечно, ничего того, что знакомом было Жене и хотелось им, позволить себе не могли.

— Теперь видим…

Жена хотела вернуться, но остановил Таможенник.

—Подожди, поскольку мы представляем здесь наших братьев, которые полегли здесь, и он показал рукой в зал, — мы должны разобраться в степени вины каждого оставшегося в живых нашего врага. — Первым Таможенник показал на Музиного Директора: — Начнем с него. — Связанный дернулся. — Сиди, сиди.

Жену не нужно было ни о чем просить, она быстро усвоила новые обязанности. Под слова зала: «Он не должен ничего скрывать, — долой их тайны» — Жена досорвала с Директора все оставшиеся на нем тряпки.

— Развязать их, — приказал Таможенник, показывая на Сопредседателя и Директора.

Жена развязала их.

— Посадить друг против друга.

Жена повернула кресла и помогла Сопредседателю и Директору сесть поудобнее. И все это искренне усердно и доброжелательно. «Все-таки свой, — мелькнула у нее мысль в голове, — хоть в чем-то помочь».

Пересаживая Директора, она даже нежно провела по его плечу, но достаточно незаметно, чтобы это не увидели сидящие в зале. Исполнив свои обязанности, Жена вернулась в свое кресло, и опять Таможенник обнял ее и прижал к себе. Весь напрягся, заострился и подался вперед.

— А теперь выполняй свои обязанности, — сказал Таможенник Сопредседателю, — ты же профессионал, и если сделаешь это достаточно хорошо, то…

Он не сказал, что «то», но по его виду можно было понять, что возможен и Уход, но и помилование не исключено. Остальные связанные вжались в свою связанность и тоже замерли. Кажется, появлялся шанс служить новому Таможеннику. Боже мой, как далеко было то спокойное время, когда ничего не надо было выбирать, можно было жрать, пить, спать, ходить на работу, и жизнь была ясна, как номер, который они имели и конечно же заслужили. И не думать ни о каком новом лице. А ведь он, Стоящий-над-всеми, был предсказан своим, вот тут уж ломался мозг, разгадывая эту загадку. Да, он был даже более они, чем они сами, только и всего.

— Ваше Имя, — сказала Сопредседатель, у нее тоже мелькнула надежда…

И началась привычная работа для Сопредседателя, уже не было ни зала, ни драки, ни ощущения, что Таможенник смотрит на нее и нужно стараться справиться со своими обязанностями.

У подсудимого тоже появилась надежда; ведь было ясно, что он такой же участник драки, как и сидящие в зале, ничуть не более виноват, чем они. Да и допрос на людях — это нечто другое, чем один на один в кабинете Сопредседателя.

— Директор!

— Как давно?

— Уже два года.

— Сколько делали операций поправок, чтобы получить это имя?

— Шесть.

— Отчего такая забота о вас?..

В зале возмущение, никто из них даже в случае самом благоприятном не мог рассчитывать на две поправки, в лучшем случае — одну.

— Какая же первоначально была ваша степень подобия?

— Минус двадцатая.

Зал выдохнул: «Чудовищно!» Со степенью минус десять они сидели в средних номерах!

Из дальнейшей беседы Директора и Сопредседателя было выяснено такое количество нарушений Закона операций, что все было ясно через полчаса. И несмотря на все увертки, подсудимый выходил на ту главную и единственную правду, десятой доли которой хватило бы и для Ухода в мирное время. А сегодня, перед номерами, после стольких жертв… Но Сопредседатель была безжалостна.

— Вы сами верили в справедливость Закона операций?

После ответа, что нет, но честно выполнял свои обязанности и весь Город воспитывался на сделанных им передачах, которые неизменно поддерживали общее отвращение горожан к иной жизни, Сопредседатель задала с виду невинный вопрос:

— А не казалось ли вам, что, воспитывая отвращение к иной жизни, вы воспитывали отвращение вообще ко всему новому?

— Конечно, — последовала непосредственная реакция подсудимого.

— Следовательно, — лениво и небрежно уточнила Сопредседатель и даже улыбнулась, — и… к новому лицу.

— Следовательно, и к новому лицу, — испуганно выдохнул полубезумную в данных условиях фразу подсудимый. И глаза его наполнились ужасом. Убей бог, он сам никогда бы не додумался до этого, а теперь он понял, что действительно заслуживает Ухода… И приговор был оглашен…

— Учитывая те-то и те-то вины, — сказала, поднявшись, Сопредседатель, но поднялась она несколько резко, и кожа на шее напряглась, разошлась рана, и из-под корочки спекшейся крови показалась свежая, ярко-красная капля, скользнула по груди, остановилась на мгновение и поползла по животу, ниже и ниже, скатилась по бедру и наконец растеклась возле правой ноги. На сцене образовалась лужица, но Сопредседатель была увлечена своей работой и победой и не заметила этого.

— Учитывая нанесение подсудимым того вреда, который неизменно на протяжении многих лет причинял он, или, скажем точнее, под его руководством было причинено Городу, — Сопредседатель читала, как бы по листу, лежащему на ладони, но на самом деле листа не было, и она несколько раз на ходу переформулировала текст, но в общем говорила гладко и действительно профессионально.

«Да, это мастерство, — отметил про себя Таможенник, — надо учиться». И он учился.

Далее следовал еще ряд вин, в которых и не сознавался подсудимый, о которых не шла речь, но которые (и это понимал каждый) вытекали только из одного признания воспитания отвращения к новому лицу.

Они, которые именем этого нового спокойно выполняли свои новые обязанности, в которых не было не только ничего предосудительного, а даже, наоборот, был подвиг служения новой идее, тоже были в некотором замешательстве от неожиданности такого количества вин, вытекающих из одной — не осознанной подсудимым. И каждый невольно стал примерять на себя эти вины, и в какой-то мере выходило, что все они выполняли ту же роль, ну, может быть, на другом уровне, чем подсудимый. И Таможенник тоже задумался, но задумался иначе, чем зал. Вот он-то — нет, и подобного быть не могло, но сидящие в зале… об этом позже стоит подумать, подумал он и еще сильнее стиснул плечи Жены.

— Довольно, — сказал Таможенник,