Особенным спросом пользовались русские девушки. Золотоволосые, синеглазые красавицы нравились работорговцам из итальянских колоний в Крыму. Женщин они покупали в два раза чаще, чем мужчин. Цена за русскую рабыню превышала цену за рабыню-татарку на порядок – за первую могли дать и две тысячи лир, за вторую – не давали и полутора сотен.

При таких расценках имело смысл волочь живой товар через степь, не слишком беспокоясь о его сохранности – даже если половина перемрёт по пути, дело окупится.

Дани и набеги опустошали Русь в самом буквальном смысле слова. Кто не погибал, не попадал в плен – тот бежал на Север, подальше от ордынской напасти. За XIII столетие многострадальные земли Северо-Восточной Руси лишились 75 % населённых пунктов.

Это – беспристрастная археологическая статистика. Не «эмоции», за которые пытаются выдать единодушные сведения восточных, западных и русских источников о разорении, которое оставляли позади себя степные орды, наши татаролюбы-азиопцы, выученики фантазёра Гумилёва. Сухая археологическая статистика.

И вот в этих условиях церковь, которую не трогали в набегах, которую освобождали от даней, «благоденствовала».

Читатель, если у вас есть слова – завидую вашему хладнокровию и словарному запасу. Потому что мне хочется кричать. Кричать не слишком парламентские выражения в каждую бороду, бубнящую о матушке-православной-церкви, которая-де была «хранительницей» русского народа в дни монгольского ига, его «заступницей» и даже – нет, просто нет слов! – вдохновительницей сопротивления ордынцам!

При Батые благоволение завоевателей к церковникам носило, скажем так, недокументированный характер. Их просто не трогали в разоряемых городах, их просто не включали в переписи для обложения данью.

Впоследствии ханы исправно снабжали митрополитов русской церкви охранными грамотами – ярлыками. Менгу-Темир дал ярлык Кириллу, хан Узбек – Петру, Джанибек – Феогносту, Бердибек – Алексию, Тулунбек – Михаилу.

Суть этих документов хорошо передаёт автор дореволюционного журнала «Звонарь»: «Ярлыками утверждались следующие льготы для духовенства: во-первых, русская вера ограждалась от всяких хулений и оскорблений со стороны кого бы то ни было, строго запрещалось хищение и повреждение принадлежностей верхнего богослужения;

во-вторых, духовенство освобождалось от даней, всяких пошлин и всяких повинностей;

в-третьих, все церковные недвижимые имения признавались неприкосновенными, и церковные слуги, то есть рабы и холопы, объявлялись свободными от каких бы то ни было общественных работ» (1907. № 8. С. 43).

Причины такой благосклонности ханы отражали в самих текстах ярлыков.

В самом первом дошедшем до нас ярлыке, данном в 1267 году ханом Менгу-Темиром, сказано: посланцы хана и сборщики дани «ать не замают их (служителей церкви. – Л.П .) да правым сердцем богови за нас и за племя наше моляться и благословляють нас… сию грамоту видящее и слышащее от попов и от чернецов ни дани, ни иного чего ни хотят, не возмут баскаки, князи, писцы, таможницы; а возмут, и они по великой Ясе извинятся (будут обвинены. – Л.П.) и умрут».

Спустя почти сто лет, в 1347 году, ханша Тайдулла писала в ярлыке Алексию: «Не надобе им мзды, никакая пошлины не емлют у них ничего, занеже о нас молитву творят». Перед тем она же писала в грамоте митрополиту Феогносту «Из давних, из добрых времен и доселе, что молятся богомольцы и весь поповский чин, и те никаких не ведают пошлин, самому богу молятся за племя наше в род и род и молитву воздают».

Примерно то же писали ханы Тулунбек и Бердыбек.

Но лучше всего выразился хан Узбек: «Зане они за нас и род наш бога молят и воинство наше укрепляют».

Напрягите своё воображение, читатель. Представьте, кем надо было быть, чтобы молить бога за разрушителей русских городов и сёл, за убийц русских детей, за торговцев русокосым, голубоглазым товаром на рынках Кафы…

Чтобы радоваться своей безопасности, когда с соседского двора под бабий вой, мимо опустивших почернелые лица мужиков, подручные баскака волокут живую дань – последнюю ли коровёнку-кормилицу за рога, дочку ли за косу…

Чтобы спокойно смотреть со стены тихой обители, как вздымается жирный черный дым над рощицей, за которой стояла деревенька, зная при этом – тебя-то не тронут, ярлык!

Попытайтесь представить себе моральный, ежели так можно выразиться, если тут можно говорить о какой-то морали, портрет русского, с позволения сказать, среднестатистического церковника той поры.

Легче, наверно, представить молебен в московских церквях за здравие Басаева или Радуева – в конце концов чеченцы, по крайней мере, пока не жгут русских городов – всего лишь взрывают дома.

И в рабство угоняют по одному, а не деревнями и улицами.

Но всё же попытайтесь – и тогда вас, наверное, не так уж удивит тот простой факт, что в 1262 году в Ростове взбунтовавшиеся против татар горожане убили, среди прочих баскаков… монаха Зосиму. Да, читатель, я не ошибся, а вам не привиделось – среди прочих баскаков трудился, собирая дань с земляков, православный инок.

В 1328 году в Твери началось восстание, когда подручные баскака Шевкала – между прочим, это про его, «Щелкана Дюдентьевича», методы сбора дани ходили предания ещё четыре столетия с гаком! – стали отбирать кобылу у диакона Богородицкой церкви Дюдко.

Не думаю, что церковный люд так уж возлюбили миряне, просто… просто поняли – раз уж и у них теперь отбирают, и ярлык более не защита, значит – всё. Нечего больше терять. Край.

Восставшую Тверь спалило совместное московско-ордынское войско. Князь Тверской, Михаил, бежал в Псков, до которого длинные лапы Орды были бессильны дотянуться – но всё же Орда достала его. Чужими руками. Руками церкви. Митрополит Феогност – кстати, митрополиты давно уже переехали из Киева во Владимир, поближе к Орде, что ли? – пригрозил псковитянам ни много ни мало отлучением, если они не выдадут вождя восстания хану Узбеку.

Ну, читатель, как вам «заступники и печальники земли Русской»? Священник, «молящий бога» за род поработителей своего народа и жгущее его землю войско. Монах, помогающий завоевателям собирать дань с земляков. Митрополит, требующий выдачи защитника русских людей татарам. Позолоченные купола, радостно сияющие над трупами и пожарищами.

Когда я слышу сегодня обращённые к русскому народу вопли о покаянии, меня, грешным делом, так и подмывает спросить: а как насчёт того, чтобы церкви покаяться за кое-что перед русским народом? Ну, треть народа, вырезанную во времена крещения… это еще вопрос спорный, нам, конечно, заявят, что во имя спасения людских душ и не такие жертвы оправданны.

Но вот за это – за благоденствие на пепелище, за молитвы о здравии тех, кто жёг русские города и веси, за монаха-баскака, за шантаж анафемой и принуждение к выдаче завоевателям вождей русского сопротивления – может, не мешало бы, а?

Но тут защитники церкви на пару с азиопцами-татаролюбами начинают петь, что-де татары даровали ярлыки православной церкви исключительно по причине своей общей веротерпимости. Уважали, мол, любых жрецов, вот и православных «попов, и чернецов, и игуменов» в том числе.