Мы сели в круг, уже не обращая внимания на саркофаги с доисторическими тварями, и принялись решать, что делать. Фил высыпал себе на колени весь запас наличных спичек и теперь затачивал их и обматывал у основания изолентой, подгоняя под ружейный ствол.

— Мыслю так, — сказал он, закуривая сигарету. Посмотрел на обгоревшую спичку в руке и добавил её к остальным. — Димка, даже если он монстр, на нашей стороне. А эти быстро не вернутся или вернутся, но с подкреплением. Надо уходить, пока не поздно.

— Ещё чего! А Димку, что, бросать?

— Да не бросать! — поморщился он. — Если он жив, то сам о себе позаботится. А если нет, то…

Все замерли. Из глубины коридора послышались шаги и лёгкий цокот когтей. В темноте обрисовался приземистый силуэт, синевато блеснули очки. Пока мы соображали, что делать, оборетень вышел на свет целиком и уселся в коридоре, виновато глядя в нашу сторону. Выглядел он странновато. Во всяком случае, классифицировать его вот так, с налёту, я бы не решился. Был он поджарый, словно волк, с широкой мохнатой спиной, с большущими лапами и ходил по-медвежьи, вразвалку. И на нём действительно были Димкина куртка и очки (штаны где-то потерялись). По массе он тоже вполне соответствовал нашему пропавшему другу, да и в морде прослеживалось некоторое сходство. Последние сомнения рассеялись, но что теперь делать, было совершенно непонятно.

Фил прочистил горло.

— Димыч, это ты? — неуверенно позвал он и поманил рукой: — Иди к нам. Иди, иди, не обидим.

В звериных глазах за бифокальными стёклами перекосившихся очков как будто заблестело понимание. Наверное, речь человеческую наш друг теперь распознавать не мог, но где-то в его памяти осталось осознание того, что мы не враги, да и тон у Денисыча был вполне дружелюбный. Так или иначе, зверь помедлил и двинулся к нам. Все остались сидеть как сидели. Была в этой сцене какая-то загадочная торжественность, непонятная благость, какой-то дух того момента, когда в доисторические времена первый волк сделал шаг навстречу пещерному человеку, становясь первой собакой.

Волкомедведь приблизился, потянул носом воздух и зарычал на пистолет. Фил сунул оружие за пояс, протянул руку и почесал Димке за ушами:

— Хороший… хороший… Не догнал, да? Не догна-ал… Ну ничего. — Он поправил на псине очки. — Мы им ещё покажем.

Всё это очень походило на известную картину «Мы с Мухтаром на границе». Впечатление бредовости происходящего усиливалось на глазах.

— Наверное, как раз его пришельцы и боялись, — глубокомысленно изрек Кабан. — Выходит, это не враки, все эти истории про вурдалаков и оборотней?

— В здешнем районе, — счёл нужным вмешаться я, — в деревнях бытуют рассказы про оборотней. Мне приятели рассказывали, филологи-фольклористы. В Суксуне, в Кукуштане, в кое-каких других коми-пермяцких сёлах, особенно в староверских. Ещё с дореволюционных времён. Якобы тут этих оборотней даже несколько семей вполне легально жили. Их, кстати, не столько боялись, сколько уважали. Если встречали в лесу в диком облике, кланялись, прощения просили. Вогулы называли их «этэнгу». Считалось, они защищают людей от «злых духов ночи» — не помню, как это по-пермски. Иногда им даже молились как родовому тотему. Лен! Ты видела, как он переменился?

— Нет, он сзади шёл… — Она вдруг посерьёзнела. — Постой. Как, ты говоришь, его фамилия?

— Чья? Димкина? Наумкин. А что?

Оборотень при звуке своего имени встрепенулся и повёл ушами, словно узнавая, но больше никак не отреагировал.

— Если это читать на чукотский манер, — задумчиво проговорила Ленка, — это будет звучать скорее как «Наумкын». Допустим, если «умка» по-чукотски — «взрослый белый медведь», а суффикс «ын» в чукотском языке означает несовершенную форму настоящего времени, то получается… получится… гм…

— Получается что-то вроде «медведеющий», — закончил я за неё.

— Точно! — закричал Кабан. — Всё сходится! Это Димка. Напился до звериного облика!

— Всё это, конечно, хорошо, — прервал наш научный диспут практичный Фил, — но что мы будем делать теперь с таким счастьем? Кто нас наружу выведет? Вот он, что ли? — указал он на нашего четвероногого спутника.

Все замолчали.

— А что, если у него чутьё хорошее, почему бы нет? — резонно сказал я. — Эй! Димка! Выведешь нас наружу?

Зверь непонимающе уставился на меня.

— Не выведет, — вздохнула Ленка. — Видишь: не понимает.

— Как-то он диковато выглядит, — задумчиво царапая подбородок, сказал Кабанчик. — Эти очки… Может, хоть куртку с него снимем?

— Куртку не надо, а вот очки и впрямь, пожалуй, лишние, с его-то чутьём. Фил, сними их, что ли… У тебя получится. А то ещё раскокает, объясняй ему потом, когда обратно превратится.

— А он может? В смысле — обратно.

— Может, наверное… Блин, хоть бы предупредил, что ли, а то здрасьте-пожалуйста: бах, и на тебе — волчара. Ленку напугал… А кстати, хорошая мысль! — Денисыч встрепенулся. — Если он за нас, это такой козырь! Серёга, дай фломастер.

— А зачем тебе?

— Давай, давай. Увидишь.

Фил, явно нашедший с Димкиной душой какие-то загадочные точки соприкосновения, снял с фломастера колпачок и принялся разрисовывать собачью морду флуоресцентными чернилами. Через несколько минут и без того неласковый облик зверя скрылся под зловещей зеленовато светящейся маской.

Фил отступил на шаг и критически осмотрел своё творение.

— Ну-ка, пройдись, — скомандовал он.

Наумыч прошёлся. Зрелище было не для слабонервных.

— Мара-азм… — Серёга обхватил голову руками. — Мало мне было ежа! Собака Баскервилей-2!

— Теперь его кто хочешь испугается.

— Я его и так боюсь! А что он ест?

— Кто? Оборотень? Да уж, наверно, не цветочки с ягодками…

— Но он же, наверное, голодный! — Серёга бурно зажестикулировал. — А у нас только и осталось что банка тушёнки да водки бутылка! А он… столько энергии… Да он же всех нас покусает! Не-ет, надо срочно выбираться отсюда!

Кабанчик был в двух шагах от паники и теперь готовился утянуть в эту пропасть остальных. Все кричали, оборотень бегал вокруг, светил размалёванной мордой и гавкал. Надо было срочно что-то делать. Мы с Филом кое-как успокоили обоих и, посовещавшись, решили вернуться к Двери. Впереди пустили Димку — в его теперешнем обличье это показалось нам самым разумным. Замыкал шествие Фил. Вновь справа и слева потянулись ряды гигантских танков с живыми «консервами», я шёл, и в голове у меня потихоньку начали роиться мысли.

Зачем кому-то понадобился этот гигантский скотомогильник? Во всём должен быть какой-то логический смысл. Так не бывает, чтобы его не было. Без логики на свете только женщины жить могут, ага, — закатят истерику, хлопнутся в обморок, а потом смотришь, а они уже всё приняли как должное и преспокойно живут себе дальше. Истерики я никому не обещаю, но вот принять как должное… Нет уж, дудки! Если кто-то изучает нашу планету, нашу флору/фауну и нашу, так сказать, цивилизацию, я хочу знать, зачем он это делает и как.