— Черт возьми! — отвечала Азия. — Никогда нельзя убивать курицу, которая несет золотые яйца.

— Господин барон на вас только и надеется, — сказал слуга.

— Ах! Уж мне ли не знать, как подействовать на женщину!..

— Пожалуйте в комнату, — сказал лакей, преклоняясь перед этой таинственной властью.

— Вот тебе раз! — сказала мнимая Сент-Эстев, входя к больному с самым скромным видом. — Стало быть, у господина барона случились кое-какие неприятности?.. Что прикажете делать! Каждый расплачивается за свои слабости. Я тоже хлебнула горя. За два месяца колесо фортуны невпопад для меня оборотилось! И вот ищу места… Мы были слишком легкомысленны, и вы и я! Ежели бы господин барон пожелал поставить меня кухаркой к мадам Эстер, уж как бы я ему была предана, как бы хорошо следила за Эжени и мадам!

— Не в том дело, — сказал барон. — Я не мог делаться хозяин, и меня фертят, как…

— …волчок, — подсказала Азия. — Вы потакали своей слабости, папаша, а девчонка держит вас… и дурачит. Господь Бог справедлив!

— Спрафедлиф? — сказал барон. — Я не зваль тебя, чтобы слюшить мораль…

— Полно, сынок, немножко морали не повредит! Это соль жизни нашей братии, как грешок для ханжи. Послушайте, вы были щедрым? Заплатили ее долги?

— Та! — жалобно сказал барон.

— Отлично. Выкупили ее вещи? Вот это уже получше. Но все же недостаточно… Посудите сами!.. Ведь на этом далеко не уедешь, а такие девицы любят форснуть…

— Я готовлю ей сурприз на улиц Сен-Шорш… Он знайт… — сказал барон. — Но я не желаю бить простофиль.

— За чем же дело стало? Бросьте ее…

— Боюсь, что он мне позфоляйт это!.. — вскричал барон.

— А-а! Мы хотим оправдать наши денежки, сын мой! — отвечала Азия. — Послушайте! Вы, милушка, выудили у людей не один мильон! Говорят, их у вас двадцать пять. — (Барон не мог скрыть улыбки.) — Так вот! Надо выпустить из рук один…

— Охотно випустиль би, — отвечал барон, — но не успей я випустить атин, как спрашифаль второй…

— Мудреного нет, — отвечала Азия, — вы боитесь сказать «А», чтобы не дойти до «Я». Но Эстер честная девушка…

— Одшень честни дефушка! — вскричал барон. — Он одшень желаль би решиться, но только как расплата за тольг…

— Попросту сказать, она не хочет быть вашей любовницей, ей это противно. Понимаю ее! Девка привыкла потакать своим прихотям. А после молодых франтов не очень-то нужен старик… Поглядеть на вас… Куда какой красавчик! И толсты, как Людовик Восемнадцатый, к тому же малость глуповаты, как все, кто гоняется за фортуной, вместо того чтобы ухаживать за женщинами. Ну да ладно, если не пожалеете шестисот тысяч франков, — прибавила Азия, — уж я возьму на себя это дело, и девочка согласится на все, что вы пожелаете.

— Шесот тисяча франк! — вскричал барон, слегка подпрыгнув. — Эздер мне уше стоит мильон!..

— А пожалуй, счастье и стоит мильон шестьсот тысяч франков, брюхастый греховодник! Да вы и сами знаете мужчин, которые проели с любовницами не один и не два мильончика. Я даже знаю женщин, ради которых шли на эшафот… Слыхали про доктора, что отравил своего друга?.. Он польстился на богатство, чтобы составить счастье женщины.

— Та, я знай; но пускай я и влюплен, я не так глюп; сдесь, по крайней мере, потому, когта я вижу Эздер, я мог бы отдать весь мой бумашник.

— Послушайте, господин барон, — сказала Азия, принимая позу Семирамиды. — Вас достаточно выпотрошили. Я буду не я, если не помогу вам, в переговорах само собой. Слово Сент-Эстев!

— Карашо!.. Я тебя вознаграшу.

— Надеюсь! Ведь вы могли уже убедиться, что я умею мстить. Притом знайте, папаша, — сказала она, метнув в него страшный взгляд, — уговорить Эстер для меня просто, как снять нагар со свечи. О! Я знаю эту женщину! Когда плутовка осчастливит вас, вы без нее и вовсе не сможете жить. Вы хорошо мне заплатили; конечно, приходилось из вас вытягивать, но в конце концов вы все же раскошелились. Что до меня, я ведь выполнила свои обязательства, не так ли? Ну вот, послушайте: предлагаю вам сделку.

— Я вас слушиль.

— Вы определите меня поварихой к мадам, нанимаете на десять лет, жалованья вы мне положите тысячу франков и уплатите вперед за пять лет (ну вроде задатка!). Раз я у мадам, я сумею склонить ее и на дальнейшие уступки. Например, вы преподносите ей хорошенький наряд от мадам Огюст — она знает вкус мадам и ее капризы; затем к четырем часам приказываете заложить новую карету. Придя после биржи к мадам, вы вместе с нею отправляетесь прогуляться в Булонский лес. Это означает, что она открыто признает себя вашей любовницей, она принимает на себя обязательство на виду у всего Парижа… За это сто тысяч франков… Затем вы у нее обедаете (я мастерица на такие обеды), после чего везете ее на спектакль в Варьете, в ложу авансцены; и весь Париж скажет: «Вот старая шельма Нусинген со своей любовницей…» Лестно, не правда ли? Все эти преимущества входят в счет первой сотни тысяч, я женщина добрая. В неделю, если вы меня послушаетесь, ваше дело далеко продвинется вперед.

— Платиль би сто тысяча франк…

— На вторую неделю, — продолжала Азия, как будто не слыша этой жалкой фразы, — мадам, соблазнившись таким почином, решится бросить свою квартирку и переехать в особняк, который вы ей преподнесете. Ваша Эстер опять выезжает в свет, встречается с прежними подругами, она желает блистать, она задает пиры в своем дворце! Все в порядке… За это еще сто тысяч!.. Вот вы у себя дома… Эстер себя ославила… она ваша. Остается безделица, а вы раздуваете ее невесть во что, старый слон! (Гляди, как он вылупил глаза, чудище этакое!) Так и быть! Беру это на себя. Всего четыреста тысяч… Но не беспокойся, мой толстячок, ты их выложишь только на другой день… Вот где честность, верно? Я тебе больше доверяю, чем ты мне. Ну а ежели я уговорю мадам признать себя публично вашей любовницей, осрамить себя, принять от вас подарки, которые вы ей преподнесете, может статься, даже сегодня, тогда-то вы уж поверите, что я могу заставить ее сдать вам и Сен-Бернарскую высоту. А это дело трудное, как хотите!.. Тут, чтобы втащить вашу артиллерию, усилий понадобится столько же, сколько первому консулу в Альпах!

— А пошему?

— Сердце ее преисполнено любви, razibus[15], как говорит ваша братия, знающая латынь, — продолжала Азия. — Она воображает себя царицей Савской, потому что, видите ли, возвеличила себя жертвами, принесенными любовнику… вот какие бредни вбивают себе в голову эти женщины! А все-таки, милуша, надо отдать