Там, куда указывал дон Хуан, на вершине самого высокого пика восточного хребта, действительно появилась сверкающая точка. Я смотрел, как она отражает последние лучи заходящего солнца. Под ложечкой образовалась пустота, словно я несся вниз по американской горке.

Затем я скорее почувствовал, чем услышал гул далекого землетрясения. Он неожиданно охватил меня. Сейсмические волны были настолько огромны и производили такой грохот, что утратили для меня всякое значение. Сам же я был никчемным микробом, которого все это крутило и вертело.

Постепенно свистопляска замедлилась. Последовал еще один мощный толчок, после чего наступила остановка. Я попытался осмотреться. У меня не было точки опоры и не было начала отсчета. Я словно рос из чего-то, подобно дереву. Надо мной был белый сияющий непостижимых размеров купол. Его существование вдохновило меня. Я полетел к нему, вернее, был выброшен, как снаряд. Я испытывал ощущение комфорта, ухоженности, безопасности. Чем ближе я поднимался к куполу, тем чувства эти становились более интенсивными. Наконец они переполнили меня, и я утратил всякое самоощущение.

Следующим, что я помню, было ощущение парения. Я покачивался в воздухе, словно падающий лист. Я чувствовал, что бесконечно устал. Неведомая засасывающая сила куда-то тянула меня. Пройдя сквозь темную дыру, я оказался рядом с доном Хуаном и Хенаро.

На следующий день мы с доном Хуаном и Хенаро отправились в Оахаку. Вечером, когда дон Хуан и я прогуливались по главной площади, он неожиданно завел разговор о том, что мы проделали в предыдущий день. Дон Хуан поинтересовался, понял ли я, что он имел в виду, говоря о колоссальной находке древних видящих.

Я ответил, что понимаю, но облечь это понимание в слова не умею.

— А как ты думаешь, ради чего мы поднимались вчера на вершину той горы? Что ты должен был там найти? Самое главное?

— Настройку, — произнес голос у самого моего уха в то же мгновение, когда слово это сорвалось с моих уст.

Я рефлекторно обернулся и нос к носу столкнулся с Хенаро, который шел за мной след в след. Быстрота, с которой я обернулся, была для него неожиданностью. Он усмехнулся, а затем обнял меня.

Мы присели на скамейку. Дон Хуан сказал, что сказать о том толчке, который я получил вчера от Земли, ему в общем-то почти нечего. В подобных случаях воин всегда остается один на один с самим собой. Истинное же понимание приходит гораздо позже, спустя годы борьбы.

Я сказал дону Хуану, что сложности, связанные с пониманием, в моем случае значительно увеличиваются еще и из-за того, что они с Хенаро делают всю работу. Я же все время остаюсь лишь пассивным объектом, способным лишь реагировать на их действия. Ведь я никогда не знаю ни того, каким должно быть адекватное действие с моей стороны, ни даже того, с какого конца к нему подступиться.

— Все совершенно верно, — согласился дон Хуан. — Но ведь никто не сказал, что ты должен это знать. Ты останешься здесь один, и тебе придется пересмотреть и реорганизовать в самом себе все, что мы сейчас с тобой проделываем. Перед такой задачей рано или поздно оказывается каждый Нагваль. Нагваль Хулиан сделал то же самое со мной. Но гораздо безжалостнее, чем мы поступаем с тобой. Он знал, что делает, поскольку был блестящим Нагвалем. Ведь, чтобы реорганизовать все, оставленное ему Нагвалем Элиасом, самому ему потребовалось всего несколько лет. Он практически не тратил времени на многие вещи, которые у тебя или у меня заняли бы всю жизнь. Разница в том, что Нагвалю Хулиану потребовался лишь незначительный намек — а дальше за дело бралось его осознание, которое и открывало единственную имеющуюся дверь.

— Что ты имеешь в виду, говоря о единственной двери, дон Хуан?

— Я имею в виду, что стоит точке сборки преодолеть некий критический порог — и результат оказывается одним и тем же для любого человека. Приемы, ее сдвигающие, могут быть бесконечно разнообразными. Но результат всегда один и тот же: точка сборки собирает другие миры с помощью толчка Земли.

— А толчок Земли одинаков для всех?

— Совершенно верно. Проблема обычного человека — внутренний диалог. Толчок Земли может быть использован только по достижении состояния абсолютного внутреннего безмолвия. Это — бесспорная истина, и ты в ней удостоверишься непременно, когда однажды самостоятельно попытаешься воспользоваться толчком Земли.

— Но я бы не советовал тебе пытаться, — искренне сказал Хенаро. — На то, чтобы стать безупречным воином, уходят годы. Сейчас ты не готов к тому, чтобы выдержать толчок Земли. Тебе необходимо сильно измениться к лучшему.

— Скорость этого толчка растворит в тебе все, чем ты являешься, — сказал дон Хуан. — Под ее воздействием мы превращаемся в ничто. Вчера на вершине мы с Хенаро поддерживали тебя. Мы служили как бы якорями. Иначе ты бы не вернулся. Ты уподобился бы тем людям, которые намеренно ушли в неизвестное, воспользовавшись толчком земли. Они и по сей день рыщут где-то там, в этой непостижимой бесконечности.

Я хотел, чтобы дон Хуан подробнее остановился на этом, но он отказался, резко сменив тему.

— Есть одно, чего ты пока что не понял относительно Земли как живого существа, — сказал он. — И Хенаро, этот ужасный Хенаро, намерен подгонять тебя до тех пор, пока ты не поймешь.

Оба они рассмеялись. Хенаро игриво ткнул меня, подмигнул и произнес:

— Я воистину ужасен.

— Хенаро — надсмотрщик, — продолжал дон Хуан, — ужасный, злобный и безжалостный. Ему наплевать на твои страхи, и погоняет он тебя безо всякой пощады. Если бы не я…

Он с идеальной точностью изобразил доброго, заботливого джентльмена. Он даже вздохнул, потупив взгляд. А затем они оба разразились громоподобным хохотом.

Когда они утихомирились, дон Хуан сказал, что Хенаро хотел бы показать мне то, чего я еще не понял: именно высшее осознание Земли позволяет нам переходить в параллельные большие полосы эманаций.

— Мы — живые существа, — объяснил он, — и мы воспринимаем. А воспринимаем мы потому, что некоторые эманации внутри наших человеческих коконов настраиваются на соответствующие им внешние эманации. Таким образом, настройка — потайной ход, а толчок Земли — ключ от его двери. Хенаро хочет показать тебе момент настройки. Смотри на него! Хенаро встал и поклонился, как фокусник в цирке.

Потом он показал, что ни в руках, ни в штанах ничего не прячет. Он даже снял туфли и