Даника, почувствовав, как потрясен ее друг этим зрелищем, взяла жреца под руку, мягко поддерживая его. К удивлению девушки, Кэддерли вырвался. Она посмотрела на волшебника, пытаясь понять, не сделала ли что-то лишнее, но его неподвижный взгляд не был обвиняющим. Молодой человек глубоко вдохнул и распрямил плечи.

Девушка поняла, что на этот раз волшебник не уклонится от борьбы, не убежит прочь, как он однажды уже сделал это в Шилмисте. Наоборот, он встретит угрозу лицом к лицу, с гордо поднятой головой, нанося ответный удар тем, кто осмелился бросить ему вызов. Но найдет ли он силы на это, спрашивала испуганно Даника, не обрекая себя на то, чтобы призраки вроде Барджина до конца дней крались за ним?

Кэддерли прошел мимо нее, затем улыбнулся и помахал рукой, услышав знакомое «ой-ой-ой» из-за дверей «Чешуи дракона».

На уцелевшее крыльцо вышел Пайкел Валуноплечий. Дворф держал утерянный жрецом посох высоко над головой и с трудом помахивал сильно поврежденной ладонью.

Даника, заметив ощутимую перемену в поведении Кэддерли, осталась стоять на месте и позволила любимому уйти вперед. Продолжавшийся безостановочно поток убийств заставил волшебника, защищаясь, окрепнуть в своем решении воевать. Постепенно насилие перестает удивлять, знала по себе девушка, но ни одна битва не дается так тяжело, как первая в жизни. Ни один удар не наносится с таким отвращением, как первый. Глядя, как ее любимый уверенно делает большие шаги навстречу Пайкелу, молодая воительница испугалась.

К тому времени, как Даника настигла волшебника, он неподвижно стоял внутри гостиницы с двумя дворфами (к ее облегчению) и Фредегаром Торопыгой, глаза которого опухли от слез. Девушка испытала воодушевление при виде боевого настроения братьев. Однако потом она проследила за взглядом Кэддерли, заметив стол в каминном зале, на котором распростерлось бездыханное тело жреца-наставника. Его грудная клетка, жестоко раскромсанная, зияла страшной дырой на том месте, где должно было находиться сердце.

– Мой Бреннан! – стонал измученный Фредегар. – Они убили моего бедного сына!

Волшебник позволил своему взгляду бродить по комнате, отметив сломанную лестницу, сорванный канделябр поверх ее остатков, прожженный пол позади длинной стойки. На одном из столов лежало неопознанное, накрытое простыней тело. Еще шесть трупов валялось между стойкой и лестницей, и обуглившаяся одежда одного из них еще продолжала дымиться.

– Но, по меньшей мере, четверо скрылись, – сообщил Айвен.

– Ты забыл про того, кто лежит на крыше, – заметила Даника.

– О-хо-хо, – вздохнул Пайкел, потирая мозолистые ладони одна о другую и жестом предлагая одному из стражников подняться, чтобы это проверить.

– Выходит, только трое убежали? – поправился дворф.

– Семеро, – с отсутствующим видом сказал Кэддерли, вспоминая троих, напавших на них с Даникой из-под воды, и еще четверых в преследовавшей лодке.

Айвен покачал головой, почесывая рыжую бороду, и затем проворчал:

– Видимо, скучать тебе не пришлось.

Волшебник его почти не услышал. Молодой жрец медленно брел по покореженному полу к телу человека, который заменял ему отца все время, сколько юноша себя помнил. Прежде чем он подошел вплотную, высокий стражник остановил его.

– Надо кое-что обсудить, – резко бросил он. Кэддерли посмотрел сквозь воина.

– Я вижу тучи, – сказал служитель Денира. – А может, я вижу дым. Пока было солнце, я думал, что пел, я думал, что жил. Но разве это настолько важно? Что ты хочешь еще?

– Отставить! – рявкнул стражник. – Хорош заговаривать зубы. Отвечать только на мои вопросы. Причем подробно.

– Когда гроза, – продолжал жрец, – мне легче дышать, это так. Не бойся грома, он всегда попадает в такт. Цветы, что я подарил тебе, смогут стоять до утра.

Простые слова волшебника звучали мягко и ласково, но стражник воспринял их как удар по шлему. Он встал навытяжку, ошарашенно вращая глазами, затем развернулся и молча направился к выходу.

– Любой дом непрочен, – говорил Кэддерли, – если в небе сталь. Я хотел бы успеть допеть, но если нет, то не жаль. Я строил так много стен и столько хотел сберечь…

Младшие чины, сопровождавшие пораженного стражника, обменялись удивленными взглядами и, ничего не говоря, покинули комнату вслед за начальником. Айвен попытался что-то сказать молодому жрецу, но Даника положила руку на плечо дворфу, жестом заставив его замолчать.

Впрочем, волшебник и так не услышал бы друга. Маг подошел к растерзанному телу Эйвери и отер слезу с серых глаз. Наставник явно перешел в то место, где его ничто уже не могло опечалить. Осознание этого добавило тяжести к тому грузу вины, который камнем лежал на сердце юноши.

Но теперь Кэддерли испытывал уже не только угрызения совести. Это чувство походило скорей на сожаление или горе, возвышенное и светлое, никогда не испытанное им раньше. Множество образов, связанных с жизнью Эйвери, прошли вдруг перед глазами жреца. Он увидел дородного наставника на тропинке, ведущей в Библиотеку Назиданий, наслаждающегося солнечным весенним днем. Учителю мешал идти Персиваль, белая белка, бросавшаяся в него сухими веточками. Юноша увидел Эйвери на полуденных песнопениях у брата Чонтиклира, где лицо наставника стало задумчивым и безмятежным от мелодичной песни заботящегося о нем Покровителя.

Как отличалось это отеческое лицо от нынешнего, чей рот застыл в последнем вскрике, оставшемся без ответа призыве о помощи, которого так и не последовала.

Лучше всего Кэддерли помнил частое ворчание, которым одаривал его наставник. Покрытое пятнами лицо Эйвери становилось красным от негодования и изумления из-за явственного равнодушия и безответственности ученика. Наставнику оказалось не так-то просто разобраться в себе и решиться проявить свои подлинные чувства к юноше, признать, что любит его как сына. Впрочем, по правде говоря, Кэддерли ощущал это все время. Его поступки не огорчали бы наставника так сильно, если бы он не принимал поведение юноши так близко к сердцу.

Только теперь, стоя рядом с мертвым учителем, молодой человек осознал, как сильно он любил Эйвери, заменившего ему отца.

Внезапно ему в голову пришла мысль о том, что вообще-то наставник не просто так спустился вниз в каминный зал в столь ранний час, легкомысленно одетый и абсолютно беззащитный. Кэддерли понял это как-то безотчетно, принимая новое знание к сведению вместе со многими другими наблюдениями, которые он пытался собрать воедино с тех самых пор, как скрылся от банды убийц.

– И мой Бреннан тоже, – прорыдал Фредегар, подходя со стороны Кэддерли и ободряюще похлопав молодого служителя по плечу.

Жрец искренне желал ответить своему участливому другу так необходимой ему сейчас поддержкой и проследил взглядом за хозяином гостиницы, устремившим взор куда-то за стойку. Разница между телами Бреннана и Эйвери просто ошеломляла. Лицо паренька не выражало ни ужаса, ни каких-либо признаков отчаяния. Его кожа также казалась неповрежденной, без ран и ушибов. Казалось, он просто внезапно и тихо умер. Единственное, что приходило в голову, так это что его отравили.