Хассан-паша так и не пустил никого из разбитого войска – кроме одного раненного в бою Осман-паши – к себе в крепость, и 20-тысячный корпус перестал существовать, разбредясь по окрестностям.

Вскоре к Силистрии подошла главная армия. Румянцев нашел перед собой мощную крепость, гарнизон которой намеревался защищаться весьма упорно. Усилившись за последнее время до 30 тысяч, защитники крепости отвергли все предложения о сдаче, сказав – в лице своего коменданта, что русские не получат не только крепости, но и ни одного гвоздя, ни одного камня из нее.

Оборонительные укрепления были защитниками крепости значительно усилены. По приказу коменданта были обустроены с точки зрения долговременной обороны и прочно заняты даже высоты юго-восточнее крепости, из которых особенно важное значение имела одна, расположенная южнее стен Силистрии – так называемой Нагорный редут.

Румянцев решил взять окопы редута, мешавшие ему начать бомбардировку крепости. Атака была предпринята на рассвете 18 июня силами отрядов Потемкина, Вейсмана, Игельстрома и – отдельно – запорожцев. Удача сопутствовала и на этот раз одному Вейсману, который обошел окопы с тыла и выгнал из них турок. Его отряд держался в занятых укреплениях целый день и отошел лишь по приказу Румянцева…

– Ваше сиятельство, – голос Вейсмана дрогнул, – ваше приказание выполнено: Нагорный редут очищен от русских. Там осталась лишь пролитая кровь, павших утром…

– Оттон Иванович, знаю, что тяжело. Тяжело отступать в двух шагах от победы. Но вы еще не знаете, почему я отдал сей приказ. Мы отходим от Силистрии: на выручку ее идет Нуман-паша с базарджикской армией. У него двадцать тысяч, включая и тысячу ялынкалыджи, которые, как вы знаете, пехота весьма отборная, давшая клятву биться с неверными лишь на саблях. Так вот, покуда есть у меня возможность для маневра – я армией рисковать не буду: часть ее еще может быть разбита, вся же она – нет. Слишком многое в этом случае поставлено на карту. Ее поражение – это не только ее гибель, потеря всего того, что завоевывалось кровью нашей последние годы, но и гибель многого, многого другого. Вот почему, жертвуя частью, я должен спасать целое – и так до предела. Сейчас же пока – не предел. Так что действуйте, генерал! Да и к тому же, кто сказал, что в данном случае должна быть непременно жертва?

– Разумеется, господин фельдмаршал. Я понял вас. Благодарю.

– Ваше превосходительство, я даю вам пять тысяч…

– У Нуман-паши, ваше сиятельство, вроде бы, вы сказали, двадцать тысяч?

– Остальные пятнадцать тысяч – это вы сами, Оттон Иванович. Торопитесь!

– Не беспокойтесь, Петр Александрович. Все будет исполнено, как должно.

– Я и не сомневаюсь, господин генерал-майор. Именно поэтому вам и поручается сия баталия!

– Благодарю вас, ваше сиятельство. И до свидания!

– До свидания.

Вейсман повел свои 10 батальонов пехоты и 5 полков конницы наперерез туркам, дабы перехватить наступление Нуман-паши от Буюк-Кайнарджи на север.

Ночь застала русских на походе в нескольких верстах от неприятельского лагеря. Вейсман остановил свой корпус на ночевку в горах, а утром по теснине – единственному возможному пути к хорошо укрепившимся туркам – повел солдат вперед. На выходе из ущелья генерал приказал перестроиться в боевой порядок. Впереди шел авангард в составе Кабардинского пехотного полка, двух гренадерских батальонов, полка казаков и егерей. Вейсман доверил авангард Кличко, ведшему своих солдат чуть правее главных сил.

Слева от Вейсмана пылила конница, составлявшая как бы арьергард русских.

Нуман-паша расположил свой лагерь на высоте, по подошве которой турки отрыли множество рвов. Единственный специально оставленный проход к укреплениям блокировали сааги. По ним и открыл огонь Кличко. Сначала те растерялись, но потом, оправившись, – с помощью своих артиллеристов – пошли в наступление.

Но Вейсман уже также миновал проход, и его каре находились теперь левее авангарда, в деле. Он решил ударить по центральному укреплению, где скопилась почти вся артиллерия осман и большая часть пехоты.

Каре бегом пошло в гору, но когда до цели оставалось не более ста шагов, навстречу боевым порядкам Вейсмана хлынула толпа янычар и ялынкалыджи. Они кинулись на русские каре и прорвали центр главного из них. Тут дрался сам Вейсман, подбадривая солдат лишь своим примером, без всяких слов. Янычар было в три раза с лишним больше, чем солдат в каре Вейсмана, и они своей массой начали отжимать русских от лагеря. Один из турок, яростно рубившийся саблей и уже долгое время действовал как щитом своим пистолетом, зажатым в левой руке, приблизился к русскому генералу. Отбив шпагу Вейсмана и довернув противника кистевым нажимом, он в упор разрядил в него свой пистолет. Заряд пробил Вейсману левую руку и сердце. Последние слова его были:

– Не говорите людям…

Но его опасения и надежды турок, издавших ликующий рев, когда Вейсман упал, оказались напрасными. Два гренадера, держа на весу тело генерала, завернутое в плащ, мерно пошли вперед. Их обогнали остальные. Противник был сбит с позиции и попал под настоящую резню. Пленных на этот раз не брали.

Одновременно с этим Кличко, отбившись от спагов, повел штурм лагеря. Началось повальное бегство осман. Генерал-майор Голицын, заменивший Вейсмана на посту командира корпуса и на его месте в первой шеренге атакующих, бросил вдогон отступающим кавалерию, бывшую доселе в резерве. Турки потеряли до пяти тысяч, русские – убитыми пятнадцать, но среди них – и «русского Ахилла».

Тело Вейсмана забальзамировали в Измаиле и отправили для захоронения в Лифляндию, на мысу Сербен, пожалованную ему незадолго до этого – вкупе с трофейной пушкой – Екатериной II.

Суворов, узнав об этой смерти, прошептал:

– Вейсмана не стало – я остался один.

Так же думал и Румянцев – когда русские отошли за Дунай на передовом посту армии у Гирсова Вейсмана заменил Суворов.

После того как русские войска переправились через Дунай, Екатерина II писала Вольтеру: «Радуйтесь Г. Вольтер, вместе со мной переходу через Дунай. Он не столь знаменит, как переход Людовика ХIV через Рейн, но не столь обыкновенен. Целые восемь сот лет, Русское войско по преданию летописцев не было на той стороне Дуная».

В этой кампании Румянцев действовал с разумной осторожностью, не всеми понятной и оцененной. Русский командующий избегал риска, поскольку неудача главных сил южнее Дуная могла бы иметь катастрофические последствия.

В 1774 году началась новая кампания против турок. Действия русских войск развивались на основе предложений Румянцева, основную идею которых он сформулировал так: «Я приложу старание поставить все части во взаимную связь и теснить неприятеля, вовлекая его на бой в поле из мест, на которые без крайности не почитаю я полезным вести поспешную атаку, и отваживать в начале кампании людей на большую потерю».

Екатерина II предоставила Румянцеву самые широкие полномочия – полную свободу наступательных операций, право ведения переговоров и заключения мира. В мае 1774 года поход начался.