Капитан Кирон. Выходит, ты тут единственный порядочный человек?

Энсон. Выходит, так.

На рассвете следующего дня помощник стюарда Энсон, левая сторона лица которого была весьма помята и украшена внушительным синяком, был отправлен к капитану Кирону, чтобы подать тому утренний чай. Постучавшись, Чапмен проскользнул в капитанскую каюту, держа чайный поднос в одной руке и рюкзак с двумя большими бомбами — в другой. Еще раньше Чапмен рассказал Кирону, что «пытается достать кое-какие необычные бомбы, которые нужно будет доставить домой»: теперь он передал бомбы капитану, объяснив, что «предложил устроить диверсию на „Ланкастере“ и немцы согласились». Кирон не отличался робостью, но и он содрогнулся, получив прямо в постель десять фунтов мощной взрывчатки, к тому же от человека, чью физиономию, казалось, провернули в мясорубке. Он объявил, что тут же поднимает якорь и уходит домой. Чапмен объяснил, что бомбы будут представлять опасность, лишь если разогреть их до очень высокой температуры, и что любое изменение расписания лишь разбудит в немцах подозрительность. В конце концов капитан согласился «следовать заранее установленному маршруту и вести себя так, будто ничего не произошло». Уже вполне проснувшийся, Кирон отпер сейф, вытащил оттуда предназначенный Чапмену пакет, запихнул внутрь две зловещего вида бомбы и быстро запер дверцу. Чапмен бросил документы и деньги в рюкзак, а «кольт» передал капитану — «в подарок». В благодарность Кирон снабдил Чапмена адресом своей невестки Дорис, жившей в Порту, — на случай непредвиденных неприятностей. Они пожали друг другу руку, и Эдди растворился в рассветных сумерках.

Эпизодическая роль капитана Кирона в истории британского военного шпионажа была окончена. Английский агент отлично сыграл свою партию, отметил капитан. «Своей манерой поведения он вполне соответствовал образу бывшего заключенного». Что было, впрочем, неудивительно.

В тот же день «наиболее секретные источники» перехватили депешу, переданную радиостанцией абвера в Лиссабоне и сообщавшую, что Фриц выполнил свою миссию. Об этом офицеру МИ-5 Ронни Риду по прибытии в Лиссабон доложил офицер МИ-6 капитан Ральф Джарвис. Рид приземлился в лиссабонском аэропорту 23 января в 17.30. Он прилетел под именем Джонсона, сотрудника Министерства военного транспорта. Когда Рид услышал эту новость, у него упало сердце. Если Зигзаг подбросил бомбу в угольный бункер судна, значит, он — предатель, виновный в попытке массового убийства. В этом случае многие тонны угля в корабельных бункерах придется каким-то образом перебирать вручную, кусок за куском. Джарвис сообщил, что его агенты опросили капитана Кирона в офисе пароходной компании и тот «категорически отрицал, что Хью Энсон может быть каким бы то ни было образом связан с британской разведкой». На это Рид заметил, что, возможно, таким образом капитан защищал британского агента, выполняя полученную инструкцию «ни при каких обстоятельствах не сообщать никому о связи матроса с разведкой».

Капитан Кирон и Ронни Рид встретились один на один в Королевском британском клубе в Лиссабоне. По бодрому заговорщицкому виду капитана офицер МИ-5 сразу понял, что его подозрения беспочвенны. Кирон рассказал, что Чапмен «действовал великолепно», что «заговор» с целью устроить диверсию на судне был лишь уловкой, чтобы достать бомбы, и что пара начиненных взрывчаткой кусков угля надежно заперта в судовом сейфе и он будет чрезвычайно счастлив как можно скорее передать их по назначению. Энсон особо подчеркнул, что «уголь содержит очень мощную взрывчатку и его следует как можно скорее передать Ронни»; Чапмен также предложил МИ-5 устроить фальшивый взрыв на борту «Ланкастера», чтобы, как он выразился, «поддержать его реноме» в глазах немцев.

Кирон рассказал, почему они с Чапменом решили, что о курсе конвоя и атаке на него можно сообщить немцам, не подвергая опасности британские суда, и как Чапмен храбро вступил в драку со здоровым ирландским артиллеристом и позволил сделать из себя отбивную ради поддержания легенды. Когда официант отвернулся, капитан передал Ронни список адресов и имен в Лиссабоне, который оставил ему Зигзаг, а также его револьвер.

Рид отправил Тару Робертсону ликующую телеграмму: «Уверен, что 3. играет на нашей стороне».

В Лондоне испытали не меньшее облегчение. Чапмен не только подтвердил свою лояльность: теперь в распоряжении британской разведки была пара оригинальных бомб, подобных которым британцы никогда не видели. «Это — один из типичных рисков, которым был готов подвергнуть себя Чапмен ради нашего дела», — писал Оловянный Глаз Стефенс. Эдди предложил немцам устроить диверсию на «Ланкастере», зная, что, если судно не затонет в море, его тут же заподозрят в двойной игре, «возможно, с фатальными для него самого последствиями». И все-таки он был готов рискнуть. «Он полагал, что риск, которому он подвергается, оправдан высокой ценностью полученных британцами образцов немецких бомб».

МИ-6 была несколько менее впечатлена развязкой. Отношения между двумя смежными службами зачастую были весьма напряженными, и люди из внешней разведки не любили, когда их коллеги, занимавшиеся ловлей шпионов внутри страны, лезли на их территорию. МИ-6 отказалась даже обсуждать возможность организации фальшивой диверсии на «Ланкастере», пояснив, что это сопряжено со многими «политическими сложностями».

Джарвис из МИ-6, в своей обычной жизни — сотрудник коммерческого банка, напугал бедного Ронни Рида, предположив, что угольные бомбы, возможно, активируются не температурой, а дистанционным взрывателем и, таким образом, могут взорваться в любой момент. Рид не разделял страсти лорда Ротшильда к мощной взрывчатке. Он еще раз задумался, стоит ли везти бомбы в багаже: «Будет очень обидно, если они взорвутся в самолете на пути домой: это будет фатальным с точки зрения политических последствий и, разумеется, истинным несчастьем для всего самолета и для меня лично».

Лорд Ротшильд велел сфотографировать бомбы, просветить их рентгеновскими лучами, упаковать в прочный железный ящик, обитый пробкой, и отправить в Гибралтар с судном, адресовав в Уайтхолл для передачи «мистеру Фишеру». В Гибралтаре у капитана Кирона посылку заберет агент МИ-5, который назовет пароль: «Я от Ронни». Ротшильд особенно настаивал, чтобы бомбы передали ему «по возможности нетронутыми, а не распиленными пополам». Лишь человек, подобный лорду Ротшильду, мог предположить, что у кого-то возникнет желание пилить кусок угля, набитый мощной взрывчаткой.

Никто не обратил внимания на норвежского моряка с живыми черными глазами, севшего в самолет, следовавший дневным рейсом из Лиссабона в Мадрид, и тихонько устроившегося в самом конце салона. В кармане у него был норвежский паспорт на имя Олафа Христианссона, моряка, уроженца Осло. Этим же рейсом летела целая компания норвежцев, однако их тихий соотечественник не спешил вступить с ними в разговор. Да он и не мог бы: ведь он не знал ни слова по-норвежски.

В мадридском аэропорту коренастый приземистый человечек с румянцем на щеках подскочил к нему из толпы.

— Вы Фриц? — шепнул он.

— Да, — ответил Чапмен. — Красавчик Альбер.