Уже в июле 1909 года шах был низложен и нашел убежище в летней резиденции русской миссии. В Тегеране начались казни сторонников шаха. «Я сделал все, что вы мне сказали.

Вы видите результаты…», — горько сетовал шах русскому поверенному в делах Саблину.

К этому времени его «серый кардинал» был уже на Балканах, где тоже гремели пушки и лилась кровь. Глава русской дипломатии А. П. Извольский знал, на что шел, назначая медведя на воеводство: видно, ждал продолжения «персидских сказок» под редакцией Гартвига, но уже с балканскими героями. Хотя и у самого министра, прославившегося своими англофильскими интригами, рыльце было в пушку. Когда возгорелся мировой пожар, Извольский, в ту пору посол в Париже, гордо воскликнул: «Это моя война»[238]. К слову аналогичные слова приписываются и Ротшильду (кто у кого украл афоризм?)

III. ВИЗАНТИЕЦ ЗА РАБОТОЙ

Разговоры о том, что Гартвиг вел себя как теневой министр иностранных дел, вкривь и вскользь толкующий инструкции из Петербурга, не слишком корректны, — полагал знаток царской дипломатии барон Е. Н. Шелькинг. Гартвиг, в его представлении, был тонким дипломатом:

Он отличался проницательным умом и удивительной работоспособностью. В Персии он выступил противником заигрываний нашего центрального ведомства с так называемыми «либеральными» персидскими партиями. Он отдал себе ясный отчет в том, что Персия не созрела для конституционного образа правления и что, кроме того, введение либеральных реформ подорвет положение Шаха, на котором мы издавна исключительно основывали наше историческое влияние. Но в то время Извольский плыл всецело в английских водах и, не обращая внимания на донесения Гартвига, преследовал свою линию в Персии.

В конце концов, преданный России Шах, Магомет-Али, принужден был отречься от престола. Персия была разделена между нами и Англией на две сферы влияния (договор 1907 года). Германия уселась в Тегеране, и мы потеряли наше вековое преимущественное положение в стране шахов.

Особенно ратовал Гартвиг против опасного для нас распространения германского влияния. «С нас и англичан с избытком довольно», — говорил он. Понятно, поэтому, что, помимо английской, он стал мишенью и дипломатии германской. Но Извольский с легким сердцем пожертвовал талантливым дипломатом и перевел его в Сербию в надежде, может быть, что он не справится с этим сложным местом и, таким образом, даст ему возможность вовсе от него избавиться.

Но, уже вскоре после своего прибытия в Белград, Н. Г. Гартвиг занял в Сербии совершенно исключительное положение. Король, Королевич Александр, Н. П. Пашич не предпринимали ни одного серьезного шага, не посоветовавшись предварительно с русским представителем. Я видел Гартвига за делом в 1912 году. От 10–12 часов утра через кабинет его проходили сербские государственные деятели, депутаты, иностранные представители. Работал он целые ночи напролет. И в это- то время, когда он, страдая сердечной болезнью, не щадил себя, работая на благо горячо любимой им родины, Извольский, а затем и Сазонов, видя в нем опасного конкурента на министерское кресло, всячески искали случая очернить его в глазах Государя. Не отдавая себе отчета в балканских делах, с которыми он был совершенно незнаком, С. Д. Сазонов отправлял Гартвигу совершенно невыполнимые инструкции, вызывавшие лишь улыбку со стороны сербских государственных деятелей. Выслушав «советы», преподаваемые ему из Петрограда, Н. П. Пашич говорил Гартвигу: «Вы кончили, дорогой Николай Генрихович. Теперь поговорим серьезно»[239].

На Пасху 1914 года русская миссия хлебосольно встречала гостей, о чем любопытные заметки оставил питерский славянофил Г. Комаров:

Пойти за границей в наше посольство — это значит в большинстве случаев наглотаться самых больших обид и самых незаслуженных оскорблений. Поэтому особенно ценишь, когда видишь в Белграде русским посланником Н. Г. Гартвига, двери которого открыты для каждого русского и который окружил имя посланника русского царя совершенно особым ореолом.

Лучшей похвалой ему может служить то, что вся венская печать постоянно требует от своего правительства, чтобы оно настояло в Петербурге на отозвании Н. Г. Гартвига из Белграда, где он так определенно нарушил равновесие влияния Австрии и России в пользу России (…).

Русское посольство помещается на главной улице против королевского дворца. Из столовой посольства открывается дивный вид на Саву, по ту сторону которой уже венгерская территория. От дома к реке большими красивыми террасами спускается парк.

На первый день у Н. Г. Гартвига, занимающего между дипломатами первое, совершенно исключительное положение, завтракали послы всех православных государств— Болгарии, Греции, Румынии и Черногории, на второй была приглашена вся русская колония.

В этот день собрались все русские, находящиеся в Белграде, сербы, женатые на русских с семьями, и сербы — русские воспитанники, главным образом офицеры.

Был накрыт большой пасхальный стол «по-русски» с пасхой и куличами, и благодаря редкому гостеприимству все чувствовали себя так, как, вероятно, немцы чувствуют себя у своих представителей на всем земном шаре, то есть, что они «дома»…

Отсутствовавшей госпоже Гартвиг послали телеграмму в Москву. Во время войны она стояла в Белграде во главе всего дела организации помощи раненым героям войны. Теперь в Сербии ее называют «наша сербская майка» (мать). Популярность ее во всей стране огромна.

За эти два дня праздников на ее имя в посольстве было получено около 6000 карточек, писем и поздравлений от ее пациентов, которые получили от нее помощь и облегчение[240].

А вот весьма занятная, но уже в иной тональности, зарисовка из Сербского дневника капитана А. И. Верховского:

2/II — 1914. Был на приеме у Гартвига. Он собирает по воскресениям дипломатический корпус. Удивительно одинаковые и безличные впечатления производят молодые дипломаты всех стран. Невозможно отличить, какой страны, какого народа, все сбриты и обезличены под английский образец. Безличная сволочь салонов. Гартвиг представил меня бывшему престолонаследнику Георгию, который слывет за взбалмошного и полусумасшедшего человека. Нервный и худой, и далеко не благородного типа лицо. Если бы не форма и флигель-адъютантский аксельбант, ни за что не узнать королевича. Скорее (неразбочиво) из итальянской оперы. Но, видимо, человек со своим Я, умный и настойчивый. Кажется мне, что его песенка еще не спета. От престола его заставили отказаться за то, что он ударил солдата ногой так, что тот от этого удара умер…