Мысль о вас я легко несу через октябрьскую мглу. Пусть нам светит фонарь в теплушке. Я донесу вас в Крым и сдам вашему мужу. (Помолчав.) А вы будете рады, Серафима Владимировна? Когда увидите его? Молчите? Ну тогда я вам скажу. Я успокоюсь за вас, но в то же время буду страдать.

Серафима. Почему?

Голубков. Мне станет скучно без вас. Мне иногда мучительно хочется представить себе, каков он. Что это за человек. Скажите, он умен? Он смел? Быть может, добр, красив?

Серафима. Вы же видели его карточку. Он очень богат.

Голубков. И больше никаких слов для него у вас нет? О... печально. Но а зачем же вы связали с ним свою жизнь?

Серафима. Я петербургская женщина. Вышла, ну и вышла.

Голубков. Ну что ж, я думаю, что завтра все разъяснится. Вот близок Крым, я привезу вас и сдам ему.

Серафима молча кладет руку на плечо Голубкову.

(Погладив руку.) Позвольте, да у вас жар!

Серафима. Нет, пустяки.

Голубков. Как пустяки! Жар, ей-богу. Этого еще не хватало!

Серафима. Вздор, Сергей Павлович! Пройдет...

Далекий, мягкий пушечный удар. Все прислушались. Барабанчикова шевельнулась и простонала.

(Вставая.) Послушайте, мадам. Вам нельзя оставаться без помощи. Я или мой спутник проберемся в поселок, там, наверно, есть акушерка.

Барабанчикова. Нет!

Голубков. Я сбегаю.

Барабанчикова молча схватывает его за полу пальто.

Серафима. Почему вы не хотите, голубушка?

Барабанчикова (капризно). Не надо!

Серафима и Голубков в недоумении.

Махров (интимно, Голубкову). Загадочная, загадочная и весьма загадочная особа...

Голубков (шепотом). Вы думаете, что...

Махров (уклончиво). Ничего я не думаю, а так... лихолетье, сударь. Мало ли кого не встретишь на своем пути. Лежит дама, а кто ее положил? Для чего?

Пение под землей смолкает.

Паисий (появляется бесшумно, черен, испуган). Отец игумен спрашивает, документы в порядке ли у вас, господа честные? (Задувает все свечи, кроме одной.)

Серафима, Голубков и Махров тревожно роются в карманах, достают документы. Барабанчикова высовывает руку из-под попоны и выкладывает на нее паспорт. Слышны шаги, бряцанье шпор.

Баев (входит, в коротком полушубке, забрызган грязью, возбужден). А, чтоб их черт задавил, этих монахов! У, гнездо! Ты, святой папаша, где винтовая лестница на колокольню?

Паисий. Здесь, здесь, здесь...

Баев (второму буденновцу). Посмотри.

Второй буденновец с фонарем исчезает в железной двери.

(Паисию.) Был огонь на колокольне?

Паисий. Что вы, что вы, какой огонь!

Баев. Огонь мерцал! Ну ежели я что-нибудь на колокольне обнаружу, я вас всех до единого и с вашим седым шайтаном вместе к стенке поставлю. Шпионы! Сукины дети!.. Фонарями махали генералу Чарноте?

Паисий. Господи, что вы!

Баев зажигает карманный электрический фонарь, и в снопе света вспыхивает группа — Серафима, Голубков, Махров.

Баев. Это кто такое? Ты, папа римский, брехал, что в монастыре ни одной души посторонней нету? Ну будет сейчас у вас расстрел!

Паисий. Что вы!! Беженцы они из поселка. Беженцы... Прибежали!

Серафима. Товарищ, нас всех застиг обстрел в поселке. Ну мы бросились в монастырь. Куда же нам деваться? (Указывая на Барабанчикову.) Вот женщина, у нее роды начинаются.

Паисий (сатанеет от ужаса, держится за ручку двери, каждую минуту готовый улизнуть. Бормочет). Господи, Господи, только это пронеси. Святый и славный великомученик Димитрий мироточец, твою же память празднуем сегодня.

Баев (передавая фонарик первому буденновцу). Свети! (Берет паспорт Барабанчиковой, читает.) Барабанчикова... замужняя... Где муж?

Барабанчикова громко и жалобно простонала.

Нашла место-время рожать! (Швыряет паспорт и обращается к Махрову.) Документ!

Махров. Вот документики. Я химик из Мариуполя.

Баев. Химик! Химики-ботаники!.. А как ты во фронтовой полосе, ботаник, оказался? Видно, скучно с добровольцем в Мариуполе?

Махров. Я продукты ездил покупать, огурчики...

Баев. Огурчики?..

На железной лестнице загрохотали шаги. Второй буденновец вбегает.

Что? Что?

Второй буденновец (тревожно). Товарищ Баев! Товарищ Баев! (Что-то шепчет Баеву на ухо.)

Баев. Да что ты врешь! Скудова?

Второй буденновец. Верно говорю... Главное, темно, товарищ командир...

Баев. Ну ладно, ладно. Марш!..

Оба буденновца исчезают.

(Швыряет документы и начинает выходить. Проходя мимо Паисия, говорит тому.) Монахи, стало быть, не вмешиваются в гражданскую войну?

Паисий. Нет, нет...

Баев. Только молитесь? За кого же вы молитесь, сердце твое и печень? За черного барона или за советскую власть? А? Ну ладно, до скорого свидания, химики. У, гнида безбородая! (Исчезает, погрозив всем на прощание револьвером.)

За окном глухая команда, топот, и все смолкает, как бы ничего и не было. Паисий часто и жадно крестится, зажигает свечи и исчезает.

Махров. Расточились... В форме... ишь ты. Недаром сказано: и даст им начертание на руцех или на челах их... Звезда-то пятиконечная...

Голубков. Что такое случилось здесь? (Шепотом Серафиме.) Здесь уже должны быть белые... Местность в их руках. (Громко.) Бой... отчего все это произошло? Отчего?

Барабанчикова (внезапно). Оттого это произошло, что генерал Крапчиков — задница, а не генерал!

Крупная пауза.

(Серафиме.) Пардончик, мадам.

Голубков (машинально). Ну?..

Барабанчикова. Ну что «ну»? Ему прислали депешу, что конница появилась, а он, язви его душу, в преферанс сел играть.

Голубков. Ну?

Барабанчикова. Шесть без козырей объявил.

Махров. Ого-го-го, до чего интересная особа!

Голубков (насторожившись). Простите, вы не коммунистка?

Барабанчикова. Да ну вас!

Голубков. Простите, вы, по-видимому, в курсе дела. У меня были сведения, что здесь в Курчулане штаб генерала Чарноты стоял?

Барабанчикова. В Курчулане? Вон у тебя какие подробные сведения!

Серафима. Сергей Павлович!

Голубков. Нет, просто интересно узнать, что происходит...

Барабанчикова. Ну был Чарнота! Как ему не быть! Был и весь вышел.

Голубков. А куда же он отправился?

Барабанчикова. В болото.

Махров. А откуда у вас столько сведения, дама?

Барабанчикова. Очень уж ты, архипастырь, любопытен.

Махров. Почему вы меня именуете архипастырем?!

Барабанчикова. Ну ладно, ладно, нечего!

Паисий вбегает, подкрадывается к окну, затем гасит все свечи, кроме одной.

Голубков. Что еще?

Паисий. Ох, сударь! И сами не знаем, кого нам еще Господь посылает и будем ли мы живы к ночи. (Проваливается сквозь землю.)

Слышен глухой, многокопытный топот.

Махров. Пожаловал кто-то. (Исподтишка крестится.)

На окне вспыхивает и танцует пламя.

Серафима. Пожар?

Голубков (всматриваясь). Нет, это факелы! (Прижимается к окну, глядит, потом оборачивается, глаза у него ошалевшие.) Ничего не понимаю. Серафима Владимировна, белые войска. Клянусь богом, белые! Офицеры в погонах! (Вскрикивает.) Свершилось! Поймите, Серафима Владимировна, — белые!! Мы перешли фронт!