– Хорошего-то мало…

В комнате Курт пробыл с полчаса, выйдя в такой задумчивости, что не сразу заметил хозяина дома, столкнувшись с ним на лестнице. Курьерский конь то ли смирился со своей судьбой, то ли просто ошалел от столпившихся у дома любопытствующих студентов, однако в этот раз сесть на себя позволил сразу и с места взял мягко. Завернув к общежитию и приняв у Бруно перечень бравшихся Шлагом книг, майстер инквизитор вернулся в Друденхаус, предчувствуя тяжкий разговор с Керном.

Предчувствия всегда были его сильной стороной – в этом Курт убедился, лишь войдя к начальству. Начальство изволило пребывать в дурном расположении духа, посему первые несколько минут он просто стоял напротив стола, заложив руки за спину, глядя в пол и слушая льющуюся из уст господина обер-инквизитора приветственную речь.

– И когда я говорю «немедленно», это означает раньше Страшного Суда! – завершил тот, и Курт не выдержал:

– Дело забрать хотите? Забирайте, только прекратите меня распекать за то, что я пытаюсь работать! Забирайте!

– Не могу! – в тон ему крикнул Керн и, встретившись с его ошеломленным взглядом, пояснил уже спокойно: – Точнее – могу. И хочу! Но не буду.

– Почему? – тихо и растерянно переспросил Курт; тот вздохнул:

– Потому что, гордость академии, в твоих сопроводительных бумагах стоит рекомендация от ректора – дать тебе свободу действий, если ты выйдешь на какое-либо дело сам. Я, вообще, не должен бы тебе этого говорить, чувствую – после этого ты вовсе обнаглеешь… Только не обольщайся: право запретить тебе и дальше самовольничать у меня есть, и передать расследование другому я могу в любой момент. Но пока (пока, Гессе!) я намерен выполнить совет твоего наставника и посмотреть, что будет, если позволить тебе действовать в соответствии с твоими выводами. А теперь я желаю знать, почему я жду тебя полдня.

– Вот, – Курт подошел к столу, шлепнув перед Керном два листа со списками. – Смотрите. Это – то, что Шлаг читал, это – то, что переписывал. Вы только посмотрите – «Methodus inveniendi specialis»[81], «Perspicientia veri»[82], «Anguis septem gyros»[83]… «Causa causarum»[84]! Здесь все – или просто

труды редкие, или вовсе libri prohibiti[85]! Кстати сказать, надо бы обратить внимание на университетскую библиотеку – похоже, прежнего книгохранителя спалили не зря… Но это после… Вы посмотрите на списки! Посмотрите, сколько переписано! Я побывал в комнате покойного, осмотрел все еще раз, обстучал все стены, потормошил каждую дощечку в полу – тайников нет! Значит – где это все?

– И где? – мрачно спросил обер-инквизитор; Курт выпрямился, отступив от стола, и развел руками:

– Не знаю. Пока я не знаю, но надо найти. Понимаете, ведь все-таки кто-то еще есть, кто-то, о ком мы не знаем, – скорее всего, убийца; на нем все сходится. Переписчик сказал, что самую первую книгу Шлаг просил у него неуверенно, словно бы с сомнениями, словно не знал о ее существовании точно, а всего лишь услышал о ней от кого-то…

– Или где-то о ней прочел, – возразил Керн, – о таком ты не думал?

– Может, и прочел… – согласился Курт, стараясь не выдать своей внезапной растерянности; в самом деле, такая мысль ему в голову не приходила. – Но для начала – где? Почему вообще студента-медика заинтересовала «Аd ritus sacros spectans» Штейгера? Это редкая книга, сейчас ее не изучают даже на богословском факультете; где он мог о ней прочесть? А главное – что такого он мог о ней узнать, что ему вдруг захотелось изучить ее? И еще: Бергман издавался после Штейгера, стало быть, вопрос – а о нем он откуда узнал?

– По свидетельству переписчика, покойный не раз попросту рылся в книгах, – снова оспорил его Керн. – Мог наткнуться случайно.

– Мог. Но зачем ему вообще все это? Почему?

– Да просто так, – допустил обер-инквизитор. – Вот взъело его с утра – и все; тебе ли не знать, сколькие из добропорядочных граждан в один прекрасный день свершают то, о чем после заявляют «бес попутал». Может, и попутал, а?

– А где списки текстов? – упрямо возразил Курт, несколько растеряв, однако, значительную часть своей убежденности. – Куда Шлаг дел неимоверное количество рукописных листов – да у него шкаф ломиться был бы должен, а мы нашли всего пару словарей!

– Спрятал.

– Где? – требовательно уточнил он, и Керн кивнул через плечо в окно:

– В подвале брошенного дома. На чердаке университета. Закопал за городом. Выбросил, в конце концов. Сжег.

– Зачем?

– А зачем переписывал?.. – Керн вздохнул, глядя на разом осунувшегося подчиненного, опустил взгляд в два перечня на своем столе и аккуратно сложил их один на другой. – Я не порицаю тебя за рвение, Гессе; но, будь добр, остынь. Твой успех уже в том, что ты убедил меня: дело – есть; sume superbiam quaesitam meritis[86]. Но пока res probata[87]это: труп без следов насильственной смерти или болезни, тайное увлечение покойного всяческой потусторонщиной, очевидец и соучастник этого увлечения. Это – все, что я могу почитать обоснованным. Остальное пока ничем не доказано и ни из чего не выводится.

– Но ведь нельзя же на этом прекратить расследование… – уже не столь решительно возразил Курт. – Что же получается – переписчик крайний за неимением лучшего? Caper emissarius[88]? Приговорить как соучастника и закрыть дело?

– А ты что же, Гессе – предлагаешь отпустить парня?

– Нет, конечно, – уже уныло отозвался он. – Он не все рассказал, в этом я убежден. Может, Шлаг открыл ему, почему увлекся мистикой, а может, он сам о чем догадывается или что-то еще – но он врет, говоря, что не понимает, в чем дело…

– И? – Керн, упершись локтями в столешницу, чуть подался вперед, глядя на него сквозь прищур, – договаривай, я же вижу… – он усмехнулся, – что и ты сказал не все. Что у тебя на уме? Хочешь разрешения на жесткий допрос? Так?

Курт поморщился, снова потупив взгляд, ковыряя носком сапога камень пола, и, наконец, поднял глаза к начальству.

– Наверное, – нехотя кивнул он. – Если иначе говорить не будет.

– Ну, а если так, Гессе, – предположил Керн. – Ты припрешь его к стенке, и он тебе расскажет, положим, что Шлаг подался в эту чертовщину, прости Господи, чтобы «найти истину, каковой не осталось в проповедях священства и деяниях монархов», как это бывает в девяноста случаях из ста, или вариант – «которую скрывают от народа»; я сам такое слышу полвека своей службы. И что дальше?