И как знать, быть может, именно эти маленькие человеческие дела и сложились через полгода в часть важнейшего исторического события — того огромного противостояния бескрайней лавине Ахматова нашествия на берега маленькой никому неизвестной речки, которое навсегда осталось в истории как знаменитое СТОЯНИЕ НА УГРЕ?!

И разве теперь кто-нибудь спрашивает, а как, собственно, была достигнута эта победа над так называемым трехсотлетним татарским игом.

Никто не спрашивает.

Победителей не судят…

Сотник Дубина сдержал свое слово.

Еще вечером того же дня, он доложил боярину Щукину о героических подвигах и смерти прямо на его руках доблестного воина Власа Большихина, смертельно раненного московскими врагами, который письменно в присутствии двух свидетелей — его самого, Ивана Дубины, и дворянина московского Филиппа Бартенева, изложил правдивое описание преступного нарушения десятником Козелом приказа своего командира, повлекшего за собой гибель девяти человек и необоснованное обвинение дворянина московского Василия Медведева.

На следующее утро все трое — полковой воевода боярин Щукин, сотник Дубина и дворянин Бартенев, предстали перед верховным воеводой Иваном Юрьевичем Патрикеевым и, сообщив ему о вновь открывшихся фактах, били челом об освобождении из-под стражи и оправдании дворянина Василия Медведева, который, как теперь стало совершенно ясно, ни в чем не повинен, ибо действовал вынужденно, в защите своей жизни.

С виновного же в гибели восьми московских воинов Козела взятки гладки, так как он и сам по своей вине вместе с ними погиб.

Патрикеев выразил удовлетворение таким поворотом дела и распорядился немедленно выпустить из-под стражи Медведева, а заодно и сидящего вместе с ним богатого новгородца, поскольку расследование показало, что его вины в драке нет.

— А ты, Бартенев, никуда не отлучайся! Великий князь Иван Васильевич, хочет сегодня удостоить тебя чести и принять, когда освободится от державных дел. Ларя проводит тебя, как только придет нужный час, — сказал он и ушел.

Филипп сердечно попрощался с сотником Дубиной, который еще раз поблагодарил его за щедрый подарок и поторопился догнать боярина Щукина, чтобы, воспользовавшись удобным случаем, выпросить для пополнения своей сотни два десятка хороших людей.

Филипп, в ожидании аудиенции у государя, боялся отходить далеко от шатра Патрикеева, и послал Данилку к башне, чтобы тот встретил и привел сюда Василия, как только его выпустят.

Через час Данилка вернулся в сопровождении Алеши и Василия. Медведев слегка осунулся и зарос легким юношеским пушком бороды и усов.

Друзья крепко обнялись, и Медведев сказал:

— Ну, ты, молодец, Филипп, — леший меня раздери, — я бы не придумал лучше! Но как тебе удалось убедить этого Власа?

— Да ну, пустяки, — смутился Филипп, — ты же знаешь, какие мои аргументы, — и он показал свои огромные кулачищи.

Медведев еще раз обнял его и сказал:

— Слушай, я сейчас должен срочно заняться одним незавершенным делом и твоя помощь мне весьма бы пригодилась.

— Я с удовольствием, но сейчас не могу — велели никуда не отлучаться. Меня сам великий князь хочет принять!

— О-о-о! Ну, тогда, конечно! Жди, а как только освободишься, найдешь меня в доме купца Манина.

— Сразу же буду там!

Медведев махнул на прощанье рукой и вскочил в седло коня, предусмотрительно приведенного Алешей.

Алеша с самого утра ожидал под башней освобождения Медведева и посмеивался, наблюдая издали за стражником, — отцом трех дочерей, который время от времени поглядывал в сторону юноши с лошадьми и морщил лоб, силясь припомнить, где он мог видеть его раньше.

Теперь они с Медведевым направились к дому купца Манина.

Ивашко чувствовал себя гораздо лучше, но еще лежал, и Любаша заботливо за ним ухаживала.

Увидев Медведева, она смутилась, а Ивашко просиял.

Онуфрий Карпович сердечно поблагодарил Василия за спасение и подарил ему новенький богато расшитый и, главное, очень теплый кожух, что было весьма кстати, потому что морозы в Новгороде стояли лютые.

Затем состоялся торжественный обед, и Медведев, наконец, отъелся за все дни своего заключения.

После обеда они с Алешей уединились в бывшей комнате Аркадия.

— Ну, теперь рассказывай обо всем, что тебе удалось узнать, — сказал Медведев.

— Первым делом я осмотрел то, что осталось в этой комнате, — начал Алеша. — И не нашел ни одной зацепки. Он был очень осторожен и, по-видимому, давно приготовился к бегству — не осталось ни одного письма, ни одного клочка бумажки. Только латинская библия (всю перелистал — ни одной пометки, — ничего), да одежда, и та чистенькая, после стирки. Но от Онуфрия Карповича и от Любаши мне удалось узнать, что Аркадий иногда куда-то уезжал на день или два. Кроме того, Любаша рассказала, что, стирая ему, она заметила, что одежда его всегда слегка пахла рыбой после этих поездок, а слуги купца сказали, что его сапоги, когда он приезжал, часто бывали мокрыми и порой выпачканными характерной красной глиной, которой больше всего на восточных берегах Ильмень-Озера. У меня был только один день, когда я мог туда поехать, все остальные я занимался вашим освобождением. И там мне повезло. Я довольно скоро нашел в маленькой рыбацкой деревушке, Ладейке, в двадцати верстах от Новгорода на самом берегу озера людей, которые видели иногда человека, похожего по описанию на Аркадия ну, разумеется, никакой рясы — он всегда был одет, как небогатый купец. Аркадий останавливался в Ладейке, брал лодку и ездил кататься на озеро, но любопытные жители деревни заприметили, что он часто не возвращался ночевать. Они заподозрили, что он плавает вовсе не ради прогулок, а навещает дальний хутор в десяти верстах к югу от деревни, где живет вдвоем с дочерью некий рыбак-вдовец, о котором в селе знают мало. Летом до этого хутора можно добраться только на лодке по озеру, а зимой, когда непроходимые болота вокруг замерзают можно и по берегу. Я добрался туда и осмотрел издали дом, но приближаться и заходить один не рискнул, — решил подождать ваших приказаний, а чтобы их получить, надо было вас вызволить, и я стал этим заниматься.

— Молодец, Алеша, отлично! (А что, если Аркадий там и спрятал сокровища митрополита?) Сколько туда езды верхом?

— Часа четыре.

Медведев взглянул в окно на низко стоящее солнце.

— Ладно, сегодня уже поздно… Переночуем тут и выедем завтра с утра.

Если бы Медведев знал, что, выехавший из Новгорода только сегодня в полдень купец Елизар Бык, задержанный всевозможными досмотрами, проверками, подозрительностью и прочими препонами, которыми всегда славилась московская администрация, как раз в эту минуту, самолично, на своих плечах бережно переносит в свои сани тот самый бочонок с сокровищами архиепископа, он, не медля ни секунды, вскочил бы в седло и помчался на Ильмень.