И вот толпа остановилась. Море голов. Гомон огромного числа голосов. Дым многочисленных папирос растворялся в хмуром небе. Хоругви. Транспаранты. И флаги. Много флагов, много транспарантов. Они стояли все. Стояли рабочие московских предприятий, стояли студенты, стояли казаки, стояли врачи и профессора, стояли монахи, стояли дворяне, стояли чиновники, стоял прочий московский люд. То там, то здесь начинали петь какие-то песни, но они быстро угасали, не находя поддержки. Время песен еще не пришло. Людское море грозной силой замерло на площади, готовое выплеснуться при малейшем колебании окружающего мира.

Все, кому было что-то видно из первых рядов, увидели замерший строй солдат в необычных длинных шинелях и в суконных островерхих шлемах, выстроенный от самого Лобного места и почти до Спасской башни. Впереди на вороном коне гарцевал офицер в такой же форме, поглядывал на приблизившуюся толпу и отдавая последние приказы.

В толпе заволновались. Многие уже пожалели о том, что пришли сюда. Кое-где спешно начали спускать детей с родительских плеч, кое-кто уже стал пробираться к выходу с площади, толпа дрогнула, начиная закручиваться в людские водовороты.

Но тут у Покровского собора вдруг зазвучала медь труб, подавая сигнал. Те, кому посчастливилось, вытянув шею, заглянуть через море голов, могли увидеть, как офицер на коне перекрестился на купола собора, надел островерхий головной убор, а затем зычно прокричал солдатам:

– Слуша-а-а-а-й! Встречая государя императора, отряд – смирно! Для встречи слева на кра-УЛ!

Под звуки «Встречного марша» из Спасских ворот потянулись две спешившиеся шеренги Собственного Конвоя. Выйдя на площадь, они замерли, ожидая.

И вот в воротах Кремля появилась фигура, одетая так же, как и солдаты, выстроившиеся на площади, и ведущая под уздцы белой масти высокого жеребца.

– Государь! Государь!

Толпа заволновалась. Тут многие разглядели, что император крестится, надевает островерхий головной убор, затем сажает на коня мальчика и вслед за этим сам поднимается в седло за его спиной. По команде казаки Собственного Его Императорского Величества Конвоя поднялись в седла, и их лошади двинулись по кругу, разъехавшись на два потока и охватывая государя и следовавшую за ним свиту с обеих сторон.

Под звуки марша император на белом коне выехал на площадь перед застывшим строем. Навстречу ему выехал офицер и отдал честь. В момент остановки коня государя оркестр оборвал игру, полыхнули вспышки фотографов, а командир громко доложил:

– Ваше императорское величество! По вашему приказу, отдельный московский военно-общественный отряд Корпуса патриотов для Высочайшего смотра построен! Командующий Корпуса патриотов флигель-адъютант вашего императорского величества полковник Дроздовский!

* * *

Я отнял ладонь от обреза шлема и принял от полковника Дроздовского строевую записку. Передав ее находящемуся слева и чуть сзади Сандро, я развернул коня в сторону выстроившихся солдат полка и зычно прокричал:

– Здорово, орлы!

– Здрав-желав-ваш-импер-вел-во!

Ну, не эталон, но вполне себе слаженно ответили, кстати. Стараясь сохранять невозмутимость (хотя бесята в душе так и плясали, ибо зрелище, я вам скажу, вышло совершенно фантасмагорическим), я оглядел строй, одетый в шинели с «разговорами» и в «богатырки», более привычные для меня под наименованием «буденовки». Только вместо звезд на них красовался двуглавый имперский орел и кокарда.

Когда мне несколько дней назад промежду прочим сообщили о наличии на складах какой-то формы «для парада победы», я как-то сразу резко насторожился. Насторожился и потребовал явить мне образцы сей формы (оказалось, что мой прадед о форме Васнецова слышал, но лично не видел). И когда мне эта вот форма была явлена, я не удержался от победного восклицания. Все тогда удивленно посмотрели на веселящегося царя. Ну, откуда им было знать о том, что сейчас разрешился давний спор далекого будущего о том, была ли эта форма придумана после революции или же большевики использовали запасы из имперских складов. Так-таки да, как говорят в Одессе!

А почему зрелище фантасмагорическое? Да потому, что форма «красноармейцев» с погонами на плечах смотрелась (для меня, понятное дело) ну очень абсурдно. Впрочем, погоны были лишь у прикомандированных солдат и офицеров, да еще у тех гражданских, кого уволили в запас с правом ношения мундира. Остальные добровольцы из числа москвичей были, понятное дело, без погон. Так что фантасмагория была не всеобщей и не полной.

Вообще, форма эта мне никогда не нравилась, и, насколько я помню, современникам, которым ее приходилось носить, она не нравилась тоже. И понадобился печальный опыт финской кампании для того, чтобы армия избавилась наконец от этого революционного фетиша и отправила буденовки в утиль истории.

Разумеется, я не собирался вводить эту форму в армии и не позволю в ней воевать. Но для потешных мероприятий, типа тех же военно-общественных отрядов Корпуса патриотов, почему бы и нет? Тем более что Корпус патриотов хотя и относился к армейскому ведомству, но был формально лишь добровольным военно-спортивным обществом при Военном министерстве. Так что, вероятно, в этой реальности эта форма будет знакома миру именно как форма отрядов Корпуса патриотов. Достаточно милитаристская, но вместе с тем не уставная, военная.

– Поздравляю вас с формированием московского военно-спортивного отряда Корпуса патриотов!

Троекратное «ура!» сменилось государственным гимном. Под звуки «Боже, царя храни!» я беру за руку Георгия, и мы идем к ступенькам. Офицеры Конвоя распахивают перед нами ворота Лобного места. Взойдя на возвышение в центре, я киваю, и вслед за нами поднимаются знаменосцы. Еще несколько секунд и за нашими спинами на ветру полощутся два знамени – государственный флаг Российской империи и золотой штандарт императора.

Звучат команды, и вот новоиспеченный отряд Корпуса патриотов начинает первый в своей истории парад. Мимо нас рядами проходят бойцы в островерхих шлемах, и впереди их развеваются имперские знамена.

– Дарованный его императорским величеством марш Корпуса патриотов запевай!

По команде полковника Дроздовского над площадью гремит песня. И мороз пробежал у меня по спине. Я смотрел на марширующих «буденовцев» с золотыми погонами на плечах и под имперскими знаменами, которые шли с революционной песней из фильма моего детства. Смотрел и вдруг почувствовал, как судорожно сжимается мое горло.

То, что было ситуативным решением, внезапно превращалось в пророчество, а слегка подкорректированный текст песни неожиданно наполнил этот парад тем звенящим ощущением, когда ты вдруг входишь в резонанс и со словами песни, и с ее ритмом, и со звучащей над площадью медью оркестра, и с мерным шагом сотен сапог, и с морозным дыханием ста тысяч человек на площади. Песня из будущего пророческим гимном отражалась от стен Кремля и, набирая голос, казалось, с каждой строкой звучит все громче и громче.

И, казалось, что сами марширующие вдруг прониклись величием момента, потому как слова зазвучали словно клятва, с мрачной решимостью и особой торжественностью.